Европа перед катастрофой. 1890-1914 - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Такман cтр.№ 73

Роялисты были уверены в том, что их «день» настал, до такой степени, что Андре Буффе, chef de cabinet герцога Орлеанского, телеграфировал претенденту ⁸⁶: 24 октября «крайне необходимо» его присутствие в Брюсселе. Герцог, охотившийся в Богемии, ответил: «Надо ли выезжать немедленно или можно подождать здесь? У меня неотложные дела». Буффе, проявляя настойчивость, сообщил: «Необходимо быть вблизи границы». Но герцог предпочел остаться на месте.

«День» действительно наступил. Толпы людей собрались у палаты депутатов, заполнили площадь Согласия, близлежащие улицы, повсюду развевались красные флаги, раздавались мятежные лозунги: «Казалось, будто мы накануне новой Парижской коммуны или переворота, затеянного диктатором»⁸⁷. Обстановка в городе сложилась угрожающая: везде войска и полиция. Но и этот тревожный день прошел, бунт выдохся, республика никуда не делась, поскольку правым недоставало важнейшего компонента любого переворота – лидера. У них имелись толпы фанатиков, хотя и громогласных, а для свержения правительства в демократической стране необходимы либо иностранная помощь, либо волевой диктатор. Как заметил Клемансо, когда Буланже застрелился на могиле своей возлюбленной, в груди этого кавалерийского генерала была «душа второго лейтенанта»⁸⁸.

Однако события вокруг дела Дрейфуса продолжали развиваться. 29 октября кассационный суд объявил, что займется его пересмотром. “Victoire!” – провозгласила газета «Орор» с таким же пафосом, с каким она когда-то опубликовала J’Accuse! Дрейфусары расценили это решение как показатель восстановления верховенства гражданской власти. Затем суд затребовал «секретный файл». Военный министр отказался и подал в отставку. Правительство пало. Следующие семь месяцев суд напоминал поле сражения. Правые теперь были в обороне, а вокруг дела Дрейфуса развернулась настоящая битва. Националистическая пресса обзывала суд самыми изощренными бранными эпитетами: «прибежищем предателей»⁸⁹, «придатком синагоги», «Иудой», «помесью биржи и борделя». И судьи изображались не иначе как «наймитами Германии», «прислужниками синагог», «мошенниками в мантиях». Давление на них оказывалось со всех сторон. Противоборствующие лагери обвиняли друг друга в коррупции. Националистам удалось вывести рассмотрение дела из-под юрисдикции уголовной судейской коллегии, которая показалась им чересчур благосклонной по отношению к Дрейфусу, и передать его в объединенный суд, состоящий из трех коллегий, на которые им было проще влиять.

Нешуточные страсти разгорелись вокруг Пикара. Армия упрятала его подальше от кассационного суда в тюрьму Шерш-Миди, чтобы предать военному трибуналу. Лига прав человека провела акции протеста и в Париже, и в провинциальных городах. На митинг в Марселе послушать Жореса пришли 30 000 человек. Помимо него, на акциях протеста выступали Дюкло, ученый, Анатоль Франс, Октав Мирбо, Себастьян Фор. Представители рабочего класса и буржуазии, студенты и профессора, работницы и светские дамы заполняли залы, где устраивались акции протеста, выходили на улицы и собирались возле стен тюрьмы Шерш-Миди, требуя освободить Пикара и выкрикивая “Vive Picquart!” Подписи на петициях в поддержку Пикара исчислялись не сотнями, а многими тысячами. Их подписали тридцать четыре члена Французского института, что, как отметил Рейнах, служило самым весомым доказательством торжества правды. Свои подписи поставили даже Сара Бернар и Эрве де Кероан, редактор газеты «Солей» («Солнце»), прежде выступавший против пересмотра дела Дрейфуса и сейчас дополнивший свою подпись словами «патриот, роялист, христианин». Историк и академик Эрнест Лависс в знак протеста отказался от кафедры в Сен-Сире.

Дело Дрейфуса наконец коснулось и анархистов, относившихся к нему до сего времени индифферентно, если не пренебрежительно. Раньше они называли его «парадом»⁹⁰, как писала их газета «Пер пенар», устроенным «кучкой грязных типов» во главе с Клемансо, «закоренелым эксплуататором» Шерером-Кестнером, гадиной Ивом Гюйо (редактор «Сьекль») и мерзавцем Рейнахом, этими тремя злоумышленниками, помогавшими состряпать lois scélérates ^[74]. Теперь, когда их буржуазных недругов взволновала судьба узников-мучеников на острове Дьявола и в тюрьме Шерш-Миди, анархисты вспомнили и о своих страдальцах на каторгах Французской Гвианы. Проникнувшись их бедой, Лига прав человека добилась помилования для пятерых каторжников.

Некоторые из поборников «правого дела» уже не могли больше игнорировать реальные факты. Госпожа де Греффюль, богиня gratin, самостийно и тайно поверившая в невиновность Дрейфуса, написала кайзеру, попросив дозволения приехать и самой убедиться в том, что Дрейфус не был шпионом у немцев ⁹¹. В ответ она получила лишь огромную корзину орхидей. Пруст описывает перемены, произошедшие в его персонаже герцоге де Германт ⁹², признавшемся Свану в том, что после самоубийства полковника Анри он втайне начал каждый день читать «Сьекль» и «Орор». Супруги Германт попросили аббата отслужить обедню для Дрейфуса и его семьи, узнав с изумлением, что аббат тоже верит в его невиновность. Встретив служанку на лестнице, несущую завтрак для герцогини и прячущую что-то под салфеткой, герцог обнаруживает под ней газету «Орор».

И в самой армии многие начали испытывать неловкость. «В разговорах между собой, без посторонних ⁹³, – признавался Галифе один офицер в вагоне поезда, – мы не считаем себя противниками пересмотра дела Дрейфуса, как думают о нас. Наоборот, мы хотим узнать правду и наказать виновных, чтобы на армию не легло пятно позора, если действительно совершилось беззаконие». Он тоже опасался, что общественное мнение настроится против армии, если Пикару вынесут обвинительный приговор.

Новые неприятности обрушились на армию, когда почти одновременно с началом пересмотра дела Дрейфуса был отозван из Фашоды полковник Маршан. Жорес назвал империалистическую авантюру в Африке преступлением капитализма, подрывающим мир и не учитывающим последствия столкновения с Англией. Будто отточив свою интуицию на деле Дрейфуса, он мрачно предсказал: «Мир отдан на произвол случая. Но если вспыхнет война ⁹⁴, то она будет масштабной и ужасной. Впервые она будет глобальной и охватит все континенты. Капитализм расширил поле битвы, и вся планета покраснеет от крови, пролитой бесчисленными жертвами. Не найти более страшного преступления этой социальной системы». Во времена Жореса еще можно было все списывать на порочность системы, а не человечества.

Дело Дрейфуса продолжало обрастать новыми сюжетами. Рейнах в серии статей, опубликованных газетой «Сьекль», обвинил полковника Анри в том, что он был «лично заинтересован» в изничтожении Дрейфуса, и Дрюмон уговорил госпожу Анри подать на автора в суд за клевету и одновременно начал подписную кампанию сбора средств на поддержку семьи, ставшую мощным объединительным стимулом для всех националистов ⁹⁵. Над окнами редакции «Либр пароль» на Монмартре появился огромный плакат с надписью «За вдову и сироту полковника Анри против еврея Рейнаха», светившийся и ночью. В течение месяца пятнадцать тысяч человек внесли пожертвования на общую сумму 130 000 франков. По их именам и комментариям можно составить коллективный портрет «правого дела». Пятьсот франков, самую большую сумму, внесла графиня Одон де Монтескью, урожденная Бибеско, и всего лишь тридцать су пожертвовал лейтенант, «бедный деньгами, но богатый ненавистью». Ненависть выражалась самая разнообразная, касалась в основном евреев и воплощалась в конкретных предложениях сдирать кожу, клеймить, варить в масле или купоросе, кастрировать. Предлагались и другие формы морального и физического наказания. Ненависть адресовалась чужеземцам и интеллектуалам, один доброхот даже написал о «500-летней ненависти к Англии», но среди жертвователей было немало и людей, кто отдавал деньги из любви и жалости к вдове и ребенку. Один аббат внес деньги на «защиту вечных заповедей от иудейско-христианского обмана», а профессор музыки – на «защиту французов от инородцев». В числе доноров были служащий, желавший «видеть Бога в школах», аноним, чью жизнь загубил еврей (или еврейка) «через шесть месяцев после свадьбы», рабочий, ставший «жертвой анархистов-капиталистов Жореса и Рейнаха». Среди филантропов было множество «истинных патриотов» и «француз, всей душой переживавший за отечество». Естественно, присутствовали здравицы Vive!, адресованные Дрюмону, Рошфору, Деруледу, Герену, Эстергази, герцогу Орлеанскому, l’Empereur (императору), le Roi (королю), героям Аустерлица и Жанне д’Арк. Главным злодеем был Рейнах. Имя Дрейфуса почти не упоминалось. Генерал Мерсье внес сто франков, не сделав никаких комментариев, поэт Поль Валери пожертвовал три франка, «не без некоторых раздумий».