Кесем-султан. Величественный век - читать онлайн книгу. Автор: Эмине Хелваджи, Ширин Мелек cтр.№ 39

– Хочу, чтобы он сблизился с вами, девочки. Хочу, чтобы мой маленький большой внук вовремя осознал, как же ему повезло, и не прошел мимо собственного счастья в погоне за очередной фальшивой и ненужной ему победой.

Валиде тогда сидела, сложив руки на коленях, а забытое шитье подобрала верная Рухшах и пристроила рядом на изящном столике, расписанном цветами и бабочками.

– Что есть счастье для мужчины? – спросила валиде Сафие, глядя куда-то вдаль задумчиво и бесстрастно. – Они говорят, что их сила – в борьбе, в погоне за великим, в беспрестанных схватках… Правы ли они или лгут даже самим себе? Мужчины… с ними так сложно!

Хадидже, Башар и Махпейкер замерли, внимая своей покровительнице.

– Когда они уходят от нас в мир, полный того, о чем они так мечтали, – счастливы ли они? А если да, то почему столько стихов посвящают любви, страсти, тоске по женщине? О, они найдут этому тысячи причин! Но правда в том, что все мужчины – большие дети. Им хочется поиграть, но счастливы они, когда о них заботятся. Когда кто-то есть рядом – тот, на кого можно положиться. Они говорят, что таким человеком может быть друг. Что ж… друзья – это хорошо. Но только женщина дает так много, а взамен просит так мало. Друзья на это неспособны.

В саду надрывался соловей. Тоже, видимо, чувствовал себя одиноким и несчастным без подруги.

– Мужчина способен завоевать, но вот удерживать завоеванное им – удел женщины, даже если завоевал он именно ее. Это величайшее искусство, девочки, – быть завоеванной, но не сдавшейся, покоренной, но не покорившейся. И та, которая овладеет этим искусством, может стать счастливой… если не променяет своего мужчину на другие игрушки, интересные уже ей. Впрочем, я отвлеклась. Я хочу, чтобы вы время от времени напоминали моему внуку, что он ведет себя безрассудно, однако делали это тонко и тактично. Правда заключается в том, что все происходящее… может оказаться полезным.

«То есть вполне устраивает тебя, о валиде», – подумала тогда Махпейкер, однако промолчала. Она уже выучилась великой премудрости не говорить очевидные вещи.

– Будьте с ним, девочки. – Глаза валиде Сафие наполнились тьмой и печалью, а ее собеседницы, казалось, забыли, как дышать, не в силах ничем помочь той, что сейчас помогала им. – Ничего ему не говорите, не надо. Просто будьте с ним рядом.

Первой поклонилась Хадидже, и Махпейкер тогда не поняла почему. Но сейчас осознала: Ахмед ой как неспроста заговорил с Доганом о любви!

Некое неосознанное чувство, похоже, мучило и самого шахзаде. Иначе почему он так радовался, когда Хадидже иногда приходила смотреть на совместные занятия самой ненормальной компании из всех, что когда-либо встречались под сводами Топкапы?

* * *

Аджеми был человеком достаточно серьезно настроенным и в боевом искусстве разбирающимся, но вот изящные искусства никогда не являлись его коньком. Так что теперь Махпейкер и Башар оказались чем-то вроде наставниц для не слишком-то преуспевающего, например, в стихосложении нового товарища.

– Чалму, – вещала Махпейкер, пока Доган отрабатывал на ротанговых тростях приемы сабельного боя с Ахмедом, а Картал и Яхья обсуждали достоинства метательных кинжалов, – называют по-разному, но суть ее одна: она – символ небес и завет Аллаха. Вот слова, обозначающие чалму: амома, имама, салла, дастор, фута, – запомни их.

Аджеми морщился – ему не слишком нравилось, когда девчонки командуют, – однако послушно кивал.

В стороне явно подслушивал Мустафа. Он все это проходил давно и вроде бы должен был знать, но то ли пропустил в свое время мимо ушей, то ли просто забыл.

– Названия эти, – подхватила мысль подруги Хадидже, – определяют тех, кто носит чалму. Так, носить амому, или имаму, – удел высшего духовенства, шейхов или имамов. Имама, как сказано в хадисе, воплощает достоинства верующих! Ей правоверные факихи даже несколько трактатов посвятили. Теперь взгляни на эту картинку. Это дастор – парадная чалма, ее надевают правители и знатные вельможи в торжественных случаях. А вот фута – небольшая чалма, видишь? Она полагается обычным горожанам – ремесленникам, торговцам…

– Ох, – вздохнул Аджеми, – вот сколько помню, носил себе чалму и носил. Какая мне разница, что учителя мои ходят в дасторе, а парень, приносящий в Эндерун дыни, покрывает голову чалмой фута?

– Тот, кто стоит возле трона, обязан знать и эту, и тысячи других тонкостей, – отчеканила Башар. – Даже то, что дастор – почетный дар от султана его верным слугам. Так, Абу Рейхан Бируни получил, по свидетельству Низами Арузи Самарканди, от султана Махмуда среди прочих драгоценных даров парчовую чалму, дастор-и-касад, которая имела статус почетного дара. Хорош бы был этот дар, если бы султан подарил ему футу!

– Ладно. – Аджеми покладисто кивнул. – Вот это – кулох, основа чалмы, я помню. Как сделать из этого дастор?

– Позвать слугу-дасторбанда, пускай все сделает, – хихикнул Мустафа.

Ахмед, не отрываясь от тренировки, бросил на брата строгий взгляд.

– Идея неплоха, – усмехнулась Махпейкер, – однако во всем доверять слугам не следует. Когда сам овладеваешь тем или иным искусством, становится также легче проверить, усерден слуга или только притворяется таковым. Множество притч повествуют нам о том, как хитрый раб обманывал ленивого господина!

Взгляд Ахмеда, направленный строго на противника, внезапно потеплел. Доган понимающе усмехнулся.

– Смотри, – Хадидже подсела к Аджеми, взяв обучение в свои руки, – следует заранее подготовить тонкую индийскую кисею, шелк, тафту, муслин или другую дорогую ткань, обязательно белого цвета или же в полоску. Наматываешь небольшими складками, один конец распускаешь в виде веера, вот так. Дастор наматывается в четыре раза, без складок, так, чтобы ткань шла шахматным узором, а концы опускаешь вниз. Попробуй…

Пальцы Аджеми, мозолистые, грубые, коснулись ткани почти трепетно. Но постепенно будущий янычар (нет, владыка янычаров!) освоился в этой странной компании. В конце концов, какая разница, кто преподает науку? Главное – насколько хорошо она усвоена!

* * *

Море волнуется, и Яхья отчетливо видит: ему не выбраться живым. Сбылся старый кошмар, вот только у месяца там, наверху, глаза Ахмеда. Заплаканные глаза. Месяц хотел бы прийти на помощь, но его то и дело скрывают тучи, да и не сойти ему с небосвода, для того чтобы спасти от верной гибели смертного.

Смертного, целиком и полностью заслужившего эту гибель.

Ах, если б он не оставил кинжал там… в нем… впрочем, нет, неправда, хорошо, что он это сделал! Кинжал бы, возможно, спас его, но лишь для того, чтобы вернее погубить.

Кинжал проклят. И он, Яхья, собственной душой подпитывал это проклятье, придумывал и доводил до конца чудовищные замыслы, нашептанные в ночи голосом самого шайтана.

Он должен был расстаться с кинжалом – хотя бы для того, чтобы умереть свободным и раскаявшимся. Тогда, возможно, Аллах найдет милость и для его заблудшей души.