Укрощение королевы - читать онлайн книгу. Автор: Филиппа Грегори cтр.№ 47

– Чему «этому»?

– Тому, что вам следует делать. Вы родились не принцессой, и вас этому не учили, но тем не менее вы знаете, когда вам следует слушать, а когда повелевать; как убедиться в том, что все понимают вас и что они выполнят всё, что вы им велите. Я не знала, что женщина способна на это. Я не знала, что женщина способна править.

Я помедлила с ответом. Предо мною стояла дочь женщины, которая перевернула в Англии все с ног на голову, всего лишь допустив короля к своему телу и умело маневрируя своим на него влиянием, до тех пор пока не дорвалась до управления королевством.

– Женщина может править, – наконец отвечаю я. – Но она должна делать это под Божьим руководством, опираясь на разум и здравый смысл. Здесь мало одного желания обладать властью, стремиться к ней ради обладания ею. Она должна принять на себя и ответственность, которая приходит вместе с властью, подготовиться к тому, чтобы править мудро и принимать взвешенные решения. Если твой отец выдаст тебя замуж за короля, то ты станешь королевой, и однажды можешь столкнуться с необходимостью править. И, когда этот день настанет, я очень надеюсь, что ты вспомнишь мои слова: победа заключается не в том, чтобы оказаться на троне, а в том, чтобы научиться думать, как король, стремиться не к собственному возвышению, а к смирению и готовности служить своему народу. Дело ведь не в том, чтобы дать женщине править, а в том, чтобы править могла добрая женщина, пекущаяся о благе своего королевства и народа.

Девочка серьезно кивает мне в ответ.

– Но вы же будете рядом, – говорит она. – Вы дадите мне совет.

– Очень надеюсь, что так оно и будет, – с улыбкой отвечаю я. – Я буду престарелой занудой при твоем дворе, которая будет всегда считать, что она-то знает больше всех остальных. Буду сидеть в уголке и ворчать на твои причуды.

Она смеется, и я отправляю ее к фрейлинам с известием о том, что я буду у них в скором времени и мы сразу отправимся на охоту.

* * *

Я не рассказываю Елизавете, насколько мне нравится управлять королевством. Генрих правит посредством продвижения внезапных идей, череды сменяющих друг друга и зачастую противоречивых приказов и конфликтующих милостей. Он держит Тайный совет в узде, а его членов – в постоянном страхе перед неожиданными переменами. Он любит сталкивать людей лбами, воодушевлять реформы и намекать на возвращение к традициям и папству. Ему нравится разделять церковь и советников, срывать работу Парламента.

Без таких вот рывков в разные стороны торговля и законотворчество в королевстве идут верным и скорым ходом. Даже среди простого народа все меньше встречаются обвинения в ереси как папистов, так и лютеран. По двору быстро расходится молва о том, что я не жалую подтасовку законов для получения желаемого результата и что стремлюсь принимать какую-либо из сторон в спорах. Без появления новых и неожиданных запрещающих указов или объявления новых запретов на книги иссякают протесты, и проповедники, приезжающие из Лондона к моим фрейлинами на лекции, на которых присутствуют и с большим вниманием слушают дети короля, говорят очень взвешенно и продуманно. Все идеи вращаются вокруг необходимости быть осторожными со словами и не обострять противоречий между королем и Римом.

Каждый день я пишу королю теплые и ободряющие письма, в которых восхищаюсь его доблестью и отвагой, прошу его рассказать мне об осаде Булони, и выражаю свою уверенность в ее скором падении. Я рассказываю ему о том, что у детей всё в порядке и что они скучают по нему, как и я сама. Я пишу ему так, как должна писать любящая жена, тоскующая по мужу, но гордящаяся его доблестью, и это дается мне легко, потому что я обнаружила в себе страсть и способности к писательству.

Псалтирь моего собственного перевода заперта в одном из моих сундуков с книгами, том самом, содержимое которого я ото всех храню в секрете. Видя эти слова, которые некогда были написаны от руки, потом перечеркнуты и написаны заново, чтобы потом появиться в напечатанном виде, я понимаю, насколько близок и дорог мне процесс создания слова. Этот кропотливый и драгоценный труд – выделения мысли, поиска наиболее ясной и четкой формулировки, и выпускания ее в жизнь – настолько радостен и приятен, что я не удивлена стремлению мужчин оставить его исключительно за собой.

Итак, сейчас я оттачиваю свое мастерство в письмах мужу. Я составляю их так, как составляла бы новый псалом, сначала погружая себя в то состояние духа, в котором, по моему представлению, должен находиться его автор. Когда я работаю над переводом молитвы, то представляю себе сокрушенность верующего, осознавшего свой грех. Погрузив себя в подобное состояние, я записываю самый красивый, с моей точки зрения, вариант речи, которая может слететь с его губ. Затем заново перечитываю свое творение, постоянно напоминая себе о том, что я – женщина, а не мужчина. Мужчин чаще всего удручают такие грехи, как гордыня, или стяжательство, или жажда власти ради нее самой. Женщина же, как мне кажется, грешит иначе. Лично мой самый страшный грех – это неповиновение, потому что мне крайне тяжело подавить свои волю и страсть. Я поклоняюсь человеку так же, как должна бы поклоняться Всевышнему, я сотворяю себе живого идола. Поэтому составление письма королю для меня похоже на составление молитвы. Сначала я создаю автора, которому эти слова будут принадлежать. Пододвигая к себе чистый лист, я представляю, что бы сейчас чувствовала, если б была искренне влюблена в человека, который сейчас окружил французский город Булонь. Что бы сказала мужу горячо любящая его жена? Как именно она дала бы ему знать, что она любит его, тоскует по нему, но гордится тем, как он исполняет свой долг? Как бы я разговаривала с человеком, который сейчас так далеко от меня и заботится о моем благополучии, который, при всей свой гордости и независимости, все же любит меня и жалеет о расставании со мною?

Перед моими глазами встает образ Томаса Сеймура под стенами Булони и его мрачная улыбка, когда он без тени страха и сомнений встречает врага. И тогда я беру это ощущение тоски и вливаю его в письма, адресованные королю, нежно и заботливо расспрашивая его о здравии, рассказывая о том, как я все время думаю о нем. Однако мое воображение одновременно пишет и второе письмо, летопись моих грез, которая никогда не получит своего воплощения на бумаге. Я никогда не пишу его имени даже для того, чтобы расписать и очистить перо. Я не рисую его герб, никогда не произношу слов, которые проносятся в моем сознании, вслух. Единственное, что я себе позволяю, – это перед самым сном, уже лежа в кровати, представить себе, какое письмо я могла бы написать ему.

Если б только я могла это сделать, то рассказала бы ему о том, что люблю его со страстью, лишающей меня сна; что бывают ночи, когда мне невыносимо прикосновение прохладного льна к моей коже, потому что оно сводит меня с ума от желания снова ощутить касание его теплой, умелой руки; что иногда я прикладываю руку ко рту и представляю, что целую его губы; что, когда я касаюсь себя в самых нежных частях тела, наполняющее меня чувство жизни и радости принадлежит только ему. Я бы сказала ему, что без него я лишь пустая раковина, лишенная жизни под тяжелым королевским венцом, что моя жизнь сейчас похожа на богато изукрашенную гробницу, что снаружи у меня есть все, о чем может мечтать женщина; я – королева Англии, но в сердце своем я знаю, что самая последняя нищенка, обнимающая своего мужа и чувствующая его поцелуй на своих губах, гораздо счастливее меня. Однако я никогда не напишу этих слов. Я – переводчик, писатель и королева. Из-под моего пера могут выходить лишь те слова, которые можно читать каждому, которые королевские секретари могут зачитать Генриху вслух, перед его офицерами. Или отправиться в Лондон, чтобы быть напечатанными, даже при условии анонимности автора. Я никогда не напишу так, как это делала бедная королева Китти ^[11]: «При мысли о расставании с тобою мое сердце рвется на части». Король обезглавил ее за одно это глупое любовное послание, а она своею рукой подписала свой смертный приговор. Я никогда не стану писать ничего подобного.