Тайны "Императрицы Марии" - читать онлайн книгу. Автор: Влад Виленов cтр.№ 90

Отметим, что механиком Петерсен был отличным — это бесспорно. То, что он с энтузиазмом взялся за наведение порядка на корабле, тоже не представляет ничего особенного. Разве это ненормально, когда офицер всеми возможными силами старается разобраться в причинах волнений в команде и проявляет при этом завидную инициативу. По крайней мере, это намного лучше того, когда офицер забрасывает свои дела на корабле и коротает время во французских кафешантанах. Кроме этого, как механик, Петерсен лучше всех других офицеров корабля представлял, насколько был уязвим ремонтировавшийся «Аскольд» с разобранными системами пожаротушения, ремонтирующимися насосами и другими механизмами. Вполне возможно, что именно по этой причине он столь рьяно и взялся за предотвращение возможной трагедии.

Как кадровый офицер ВМФ, прослуживший на флоте более тридцати лет, отмечу, что всегда, на каждом корабле имеется свой внештатный дознаватель, который осуществляет расследование различных происшествий. Вполне логично, что эту функцию взял на себя инженер-механик крейсера, ведь, помимо всего, в его подчинении была большая часть команды (машинисты, электрики, кочегары), которых он знал намного лучше других строевых офицеров.

Не совсем понятна произошедшая незадолго перед выходом «Аскольда» из Тулона история с мичманом Гуниным Как-то, будучи вахтенным начальником, Гунин разрешил отлучиться со своего поста вахтенному матросу Брезкалину. При проверке командиром Кетлинским оказалось, что на своих местах не было ни Брезкалина, ни Гунина. Командир потребовал объяснений от мичмана, и тот подал рапорт на Брезкалина. Кетлинский возмутился таким поступком офицера и наказал его арестом на 5 суток После Февральской революции все были удивлены, когда команда не потребовала списания мичмана Гунина. Гунин громко заявил среди матросов, что, конечно, он оказался виноватым, раз Брезкалин — шпион старшею офицера. Честный Брезкалин попал в шпионы, а Гунин — в герои среди матросов. Это, в общем-го, мелкое событие было первым эхом расстрельного дела. Затем последовали дела более серьезные.

О самоубийстве одного из матросов «Аскольда» по политическим причинам упоминает бывший аскольдовец С. Сидоров в своей книге «Не хотим быть битыми» (M. Профиздат, 1932). Во время стоянки «Аскольда» в Плимуте там внезапно застрелился гальванер Вороваев (у Крестьянинова он упоминается как Воробьев). Сидоров считает Вороваева (Воробьева) провокатором, а самоубийство гальванера объяснял тем, что Вороваев пошел на это из-за подозрений в свой адрес Здесь тоже многое непонятно. Если Вороваев был «шкурой», которая выдала заговорщиков, то для чего ему стреляться из-за возникших подозрений? Так поступить мог только тот, кто был ложно обвинен. Логичнее предположить, что если Вороваев был предателем, то он вовсе не покончил жизнь самоубийством, а был убит друзьями и единомышленниками заговорщиков. Аскольдовец С. Сидоров пишет так: «Бирукова (так в книге. — Авт.), Бешенцева, Шестакова, фамилию четвертого я позабыл, и несколько активнейших членов нашего кружка, очевидно, выдала шкура.

При этом не следует исключить и то, что обвинения в адрес гальванера были необоснованными и, будучи не в силах, доказать обратное, Вороваев и решился на трагический шаг.

В. Я. Крестьянинов и С. В. Молодцов в книге «Крейсер «Аскольд»» пишут: «После проведенных обысков на корабле воцарилась атмосфера подозрительности и недоверия. Достаточно было быть на хорошем счету у кого-нибудь из офицеров, чтобы попасть в шпионы и провокаторы. Так, Быстроумов очень ценил старшего гальванера С. Воробьева, который был прекрасным специалистом. Старший офицер приказал ему заниматься чисткой оптических приборов в своей каюте. Это дало повод считать Воробьева шпионом. Позднее, когда крейсер стоял в Англии, Воробьев застрелился, оставив письмо команде».

При изучении материалов следствия версия об офицерском заговоре не выдерживает серьезной критики. Во-первых, хочется обратить внимание на то, что в соответствии с организацией службы на кораблях русского (и вообще любого) флота, старший офицер без ведома и санкции командира ничего подобного произвести не мог, да еще в условиях военного времени. Даже в случае благополучного исхода «провокации» ни один уважающий себя командир не счел бы возможным продолжение службы с такими подчиненными, которые могут себе позволить такое опасное самоуправство. Могла ли «провокация» готовиться под руководством и с ведома капитана 1-го ранга С.А Иванова? Мне кажется это просто невероятным Иванов — командир крейсера, заслужившего в боях и походах прекрасную репутацию, о нем пишут газеты и журналы мира. Взрыв на крейсере — происшествие чрезвычайное, свидетельствует о низкой организации службы, наносит ущерб престижу корабля, офицеров, а в первую очередь авторитету командира и старшего офицера, отвечающих за порядок на корабле. После даже имитации взрыва на крейсере на карьере Иванова (да и старшего офицера) можно было бы навсегда поставить крест. Кроме этого такое происшествие значительно уронило бы престиж российских моряков в глазах союзников, а к данному вопросу на этот момент в Морском министерстве относились особенно щепетильно. А если бы при организации инсценировки что-то бы пошло не так и на «Аскольде» действительно бы прозвучал настоящий взрыв? Мог ли позволить уважающий себя командир (да и остальные офицеры) рисковать боевой единицей в годы войны, когда нашему флоту и так катастрофически не хватало кораблей?

Ради чего, собственно, командование крейсера могло пойти на риск взрыва в погребе под своими собственными каютами? По версии «провокационного взрыва», это делалось для того, чтобы получить повод для расправы над революционно настроенными матросами. Но гораздо более логичным было бы для этого после сообщений Ряполова и Виндинг-Гарина обратиться по команде и списать подозреваемых неблагонадежных матросов без ущерба для карьеры самого командира. Это можно было сделать без огласки под предлогом предоставления отдыха. Отметим и то, что фискальство и провокации еще со времен обучения в Морском корпусе считались нетерпимыми среди офицеров флота.

По мнению нового командира крейсера, некоторых офицеров можно было смело назвать выдающимися как по знаниям, так и по нравственным качествам. Старшего офицера крейсера, капитана 2-го ранга Бысгроумова, штурмана, артиллерист Кетлинский считал прекрасным морским офицером, человеком с высоким чувством долга, всегда говорящим правду, хотя бы и во вред себе. Требовательный к себе и другим, Быстроумов имел тяжелый характер, не признавал чужого мнения, никогда никого не хвалил, даже если человек этого и заслуживал Служить с ним было тяжело не только матросам, но и офицерам Приступив к исполнению обязанностей старшего офицера в середине июня 1916 года, Быстроумов прилагал все силы для ускорения ремонта, старался личным примером подавать пример экипажу. Приходил раньше всех к месту развода на работы и уходил, когда матросы уже мылись. Это был человек долга. Обвинять его в затягивании ремонта было просто несправедливо.

Несмотря на то что связь многих матросов с революционерами была доказана, капитан 2-го ранга Быстроумов все же увеличил отпуска на берег, так как считал, что раз офицеры находились в дружеских отношениях с русскими эмигрантами, то нельзя и команду наказывать за такое знакомство. В соответствии с уставом и принятым в 1911–1912 годах на Балтийском флоте порядком он разделил команду по поведению на четыре разряда. Первый разряд пользовался наибольшими льготами: мог ходить ежедневно после работы на берег. Почти такие же права были и у второго разряда. Третий и четвертый разряды пользовались только отпусками, как ими пользовалась вся команда до введения разрядов. Команда заметно стала лучше работать. Процент матросов, повышенных в разрядах по поведению, был больше, чем пониженных. Ни капитан 2-го ранга Быстроумов, ни приехавшая к нему жена не говорили по-французски, томились пребыванием в Тулоне и мечтали о Севере, куда госпожа Быстроумова собиралась отправиться вслед за мужем Будучи по убеждению монархистом, Быстроумов после Февральской революции не сразу и с трудом воспринял новое мировоззрение. Много размышляя по этому поводу, он как-то в разговоре с Кетлинским сказал: «Глупо воевать из-за жупелов. Ведь служим-то мы народу, а не отдельным лицам».