Я все помню - читать онлайн книгу. Автор: Уэнди Уокер cтр.№ 10

Вечером Дженни, сидя у себя в комнате, слышала, как они ссорились, как отец плакал, а мать называла его «отвратительным слабаком». И чувствовала, что все это из-за нее, из-за ее неспособности изгнать монстра и отправиться в субботу за платьем. Девушка чувствовала, что внутри нее царит полная разруха. А еще у нее было стойкое ощущение, что из-за нее рушится их семья. Раньше она никогда не замечала разломов, избороздивших отношения между родителями. Дети на такие вещи никогда не обращают внимания.

Конечно, мам, – ответила она Шарлотте. – Звучит здорово. Но сначала мы могли бы пообедать.

Она заставила себя проглотить еще один маленький кусочек.

Шарлотта улыбнулась:

Вот и отлично, – сказала она и взглянула на Тома с видом, недвусмысленно выражавшим ее удовлетворение тем, что дела идут на лад.

Поковырявшись в тарелке достаточно долго, чтобы убедить родителей, что с ней все в порядке, Дженни извинилась и встала из-за стола. Затем убрала за собой посуду и сложила ее в раковину, добавив, что хочет пообщаться по интернету с друзьями.

После чего пошла к себе.

Полагаю, что я уже достаточно подробно описывал Дженни. Но что такого я упустил, чтобы вы могли себе ее представить? Длинные белокурые волосы. Голубые глаза. Стройная, спортивная фигура. Лицо уже перестало быть детским, но и взрослым его назвать пока было нельзя – на нем более явственно проступили скулы и как-то заострился нос. Его усеивали веснушки, а у правого уголка рта образовалась маленькая ямочка. Говорила она хорошо и выразительно, без всех этих вечных «э-э-э…», столь характерных для подростков. И еще она очень естественно пользовалась «языком глаз» – мастерством, которое человеку еще только предстоит изучить. Некоторые люди смотрят очень долго, прежде чем отвести взгляд и переключить внимание на что-нибудь другое. Другие, наоборот, делают это слишком быстро. У Дженни на это уходило ровно столько времени, сколько нужно, что мы, взрослые, считаем само собой разумеющимся, потому как каждый из нас, или по меньшей мере большинство, усвоило этот аспект акклиматизации в обществе.

Хотя она и утратила свою невинность (за неимением лучшего выражения я скажу так), это не мешало ей оставаться все такой же очаровательной и красивой. Свои мысли она описывала примерно в таком ключе. Голос девушки был ровный, она оставалась на удивление бесстрастной.

Я присела на краешек кровати и посмотрела по сторонам. Все вокруг было так знакомо, вся обстановка, которую я подбирала и помогала оформить. Стены были цвета красной гвоздики. Розовыми их назвать было нельзя, потому как в них присутствовало слишком много красного. Именно об этом говорила продавщица в хозяйственном магазине. Я не помню, как точно называется этот цвет, что-то вроде красно-розового. Ярко-белые книжные полки, уставленные моими книгами, хотя теперь я стала читать намного меньше. И не только из-за того, что случилось. Глотать книгу за книгой я перестала в возрасте двенадцати лет. Думаю, из-за того, что сейчас мне приходится читать очень много по школьной программе. Да и потом, если в других классах было принято обсуждать прочитанное, то теперь, в выпускном, это больше не практикуется. Так что большинство моих книг либо школьные, либо и вовсе детские.

Еще у меня есть коллекция чучел животных. Я и сейчас, когда куда-нибудь еду, привожу новый экземпляр. Хотя вру, сейчас уже нет. С Блок-Айленда я ничего не привезла. Но почему – объяснить не могу. Сама знаю, но выразить словами не в состоянии. И если бы мне пришлось это сделать, я чувствовала бы себя лгуньей, потому как была бы вынуждена выдавать себя за человека, которым больше не являюсь. Это примерно то же, что продолжать носить голубое, потому что оно нравилось вам раньше, хотя теперь вы не уверены, что и дальше любите этот цвет, но считаете необходимым по-прежнему отдавать ему предпочтение. Бессмыслица? Все, что я раньше любила, мне больше не нравилось. Поэтому я продолжала делать все чисто механически – мне казалось, что, откажись я от этого, мир вокруг развалится на части. Продолжала сидеть на кровати со всеми этими вещами, которые когда-то любила и которые теперь оставляли меня совершенно равнодушными – мне попросту хотелось бросить их в огонь. И в тот самый момент я поняла, что никогда уже не смогу полностью прийти в норму.

Потом она объяснила, почему приняла такое решение. То, что люди вообще делают подобный выбор, меня всегда поражало. Но я человек не религиозный и для меня единственная надежда заключается в том, чтобы жить. К тому же такие слова, как «подросток» и «выбор», нельзя вносить в один и тот же словарь.

Здесь я испытал в душе досаду от того, что знаю так мало об устройстве мозга. Пить, принимать наркотики, заниматься любовью, водить машину, голосовать или идти воевать несовершеннолетним нельзя в силу ряда причин. И дело не в том, что мы велим им так не поступать или что они слишком «неопытные» для принятия правильных решений. Мозг подростка еще не завершил своего развития. При взгляде на их тела, которые выглядят такими зрелыми, представить себе это очень и очень трудно. Мне не раз доводилось видеть шестнадцатилетних юношей с бородой, волосатым телом и накачанными бицепсами. Они выглядят на все двадцать шесть. А девочки с большой, развитой грудью, широкими бедрами и количеством макияжа, вполне достаточным для того, чтобы работать на какой-нибудь выставке промышленных товаров в Лас-Вегасе? Я уж не говорю о том, какие баталии вел с дочерью, когда она решила от скуки уйти из дома, или с сыном, когда он клялся, что по дороге на футбольный матч не станет заезжать за своими шестерыми друзьями и покупать пиво по фальшивым удостоверениям личности.

Несмотря на внешние данные, заглянув подростку в мозг, вы не обнаружите в нем ни малейших признаков зрелости. Даже близко. Именно неопытность заставляет их принимать ошибочные решения. Для этого у них попросту нет надлежащей базы. Вы только подумайте, какие мысли крутились в голове Джейн в тот вечер, когда она сидела на кровати?

Я просто закрыла глаза и впустила монстра внутрь своего естества. Нарисовала его в своем воображении. Он был похож на сгусток тьмы, на черную кляксу, и в действительности я не могла определить его форму, которая менялась с каждым его движением. Но при этом явственно ощущала его грубую кожу, испещренную ямками и бугорками. Помню, как ощутила его в животе. Внутри, казалось, взорвалось то самое чувство, которое испытываешь, когда сильно нервничаешь, когда стоишь на старте перед командной эстафетой в ожидании выстрела стартового пистолета – то самое, только в тысячу раз хуже. Я просто не смогла с этим смириться и стала тереть шрам. Помню, как я тогда его чесала. Всю ночь. И не могла остановиться. Мне хотелось кричать, но я знала, что это не поможет. После того, как меня изнасиловали, я делала это много раз. Говорила родителям, что отправляюсь на пробежку, действительно бежала, но только до тех пор, пока не оказывалась в парке, за теннисными кортами подальше от дома. И тогда из груди вырывался крик. Я все кричала и кричала. Стоило убрать руку, как зуд тут же возвращался. Не помогало ничего – ни бег, ни сон, ни алкоголь, ни лекарства. Мне буквально хотелось содрать с себя кожу. Так продолжалось почти восемь месяцев. Для меня это оказалось слишком долго.