Жребий праведных грешниц. Возвращение - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Нестерова cтр.№ 75

— Пусть… тебя…

— Врешь!

— Каждого по-своему…

— Кого сильней?

— По силе одинаково. А душевной трепетности — Илюшу, он самый беспомощный.

В горницу влетел Степка.

— Вы чего обнимаетесь? — Не получив ответа, затараторил: — Там Аннушка, она ж у нас пугливая, я хотел ей силу воли воспитать, на сосну уговорил залезть, она спрыгивать не хочет в сугроб, пищит, ствол обхватила и как котенок.

— Варнак! — подхватилась Марфа.

— Каторжник, как его?… Колодник! — ругалась и мчалась на двор Настя, на ходу срывая с вешалки тулуп.

Ей удалось вызвать Митю на разговор в бане. Ах, какая это была баня! Одним посчастливилось, последним — никто очереди за ними мыться не ждал. На полу в предбаннике еловые ветки накиданы, поверх них холстина. Из парилки — на эту пахучую перину. Распаренные, голые, молодые, влюбленные…

— Марфа утверждает, — говорила Настя, лежа на спине, глядя на низкий темный бревенчатый потолок, — что есть намоленные иконы и церкви. Это где в течение долгого-долгого времени люди раскрывали душу в чистых устремлениях, покаяниях и молитвенных просьбах. Теперь возьмем эту баню. Ей лет триста, пусть пятьдесят. Елочки на полу, простынка поверху, молодые супруги…

— А! Ха-ха-ха! — гоготал Митяй. — Банька-то на… на… наегоренная!

— Фу, пошляк! А еще художник! Человек искусства!

— Я не художник, — посерьезнел Митяй. — И никогда, наверное, им не стану.

Настя повернулась на бок, положила голову на согнутый локоть:

— Так, так, продолжай!

— Точка, продолжения нет. В парилку до или после?

— Уймись, неугомонный! И послушай мудрую женщину.

— Где здесь мудрая женщина? — повертел головой Митяй.

— Перед тобой. Молчи, пожалуйста! И руки свои шаловливые убери! Ты пока ничто! Даже школы не окончил, не говоря о Художественной академии. Конечно, ты талантлив и хорош собой до умопомрачения. Сноска: если Аленка Соболева продолжит куры тебе строить, то я ей зенки выколю! Вилкой! Ты работаешь как проклятый бизон…

— Тут нет бизонов.

— Пусть как бык. Буян Третий. Здесь почему-то быкам, точно царям, номера присваивают. У тебя было три контузии, руки дрожат.

— Не в руках дело. Понимаешь, между тем, что я хочу изобразить и что выходит, — пропасть.

— Это нормально! — воскликнула Настя. — Извечное противоречие творца: разрыв между замыслом и воплощением. Художники, не в пример тебе, извини, освоившие техники, которые тебе в кружке Дома пионеров преподнести не могли, и твой этот художник, которого мама нашла… Морочил тебе голову художественными стилями, кубистами-символистами, но азбуке изобразительной не учил. Как, скажи, человек, пусть гениальный мелодист, может записать музыку, если не знает нотной грамоты?

— Сравнение не точное.

— Не увиливай! — Настя села, скрестив ноги по-турецки. — Ты, то есть мы, должны идти и сражаться, добиваться и побеждать!

Она поймала себя на том, что от волнения говорит штампами, высоким патетическим стилем. Но совершенно не ожидала ответа, который услышала от мужа.

— Это в точку!

— Что? — не поняла Настя.

Митяй сел, прислонился к стене:

— Я… такой… рохля, мямля… нет у меня…

— Чего-чего у тебя нет?

— Вот брат Васятка. У него есть цель, и он к ней идет. Думаешь, ему просто, безногому, да еще и с Егоркой в придачу? А он сдает экстерном в университете. Или мой дед Еремей. Он был, как говорят, талантливым резчиком, но ненавидел крестьянский труд. Завтра в поле выходить, плуги не чинены, а Еремей сидит досточки вырезает. Я так не могу.

— Ты бежишь на помощь по первому зову, — кивнула Настя. — Точнее, к тебе все бегут по любому поводу. Но ведь сейчас война.

— А у Васьки не война? А дед Еремей? Коренной сибиряк, не переселенец, он хорошо знал, что весенний день долгую зиму кормит. Я плохо объясняю! Мура какая-то! Пошли мыться, — поднялся Митяй.

— Хорошо, что у нас сын, — сказала Настя задумчиво, не сдвинувшись с места.

— Почему? — удивился Митяй.

— Мужикам проще живется, они ловко устроились. Можешь представить себе бабу, у которой в хлеву ревет недоенная корова, вымя вспухло, чуть не лопается, корова дико страдает, а баба сидит себе, гладью вышивает, стежок за стежком накладывает, нитки подбирает, чтобы цвет неба заиграл. Это будет не баба, не женщина, а ехидна. Кстати, у почтальонши Верки я видела работы ее матери — картины гладью, абсолютные шедевры. Знаешь, как про таких, как ты, здесь говорят? Каждому добрый, а себе злой.

В уличную дверь заколотили.

Степка:

— Митяй! Эй, Митяй! Мамка прислала. Вы там не угорели?

— Угорели! — крикнул Митяй в ответ. — Передай, что скоро придем. Я мыться, — сказал он жене и распахнул дверь в парилку.

— Митя!

Остановился, не оборачиваясь, спросил:

— Ну?

— Спинку потереть?

Обратной дорогой домой, уже подошли к калитке, Митяй успокоился. Как и брат Василий, он не переносил душекопания — «психологию».

— Я хочу тебе сказать, — остановилась Настя. — Как женщина, как простая баба…

— Вот стою я перед вами, простая русская баба, мужем битая, попами пуганная, врагами стрелянная…

Это были знаменитые слова героини Веры Марецкой из фильма «Член правительства»

— Именно. Говорю от имени баб и членов правительства. В базарный день, при большом выборе, за одного Дмитрия Медведева трех Василиев Фроловых дают! Пусти, загородил! — оттолкнув мужа, первой шагнула за калитку Настя.

В январе 1944 года была снята блокада Ленинграда, а уже в феврале Медведевы получили вызов от Камышина. Это была справка о том, что они проживали в Ленинграде и имеют жилплощадь, на которую могут вернуться. Уехать они смогли только в марте, потому что для въезда в Ленинград требовался пропуск, который выдавало Омское НКВД, а оно выдавало пропуск только при наличии соответствующего разрешения Ленгорисполкома, а Камышин забыл упомянуть Аннушку, без которой Марфа не сдвинулась бы с места.

Нервная бюрократическая волокита, обмен телеграммами тянулись больше месяца, и все это время Марфа находилась в лихорадочном состоянии. Умом она понимала, что в освобожденном Питере сейчас никто не умирает от голода, но блокадные испытания, наложенные на ее извечные, доходящие до маниакальности долг кормить семью и страх не накормить, лишали ее разума.

Она постоянно думала и говорила о том, как бы захватить побольше продуктов. Картошки мешка два, может, три? Круги молока замороженного — ох, не довезти, растает, дорога дальняя. Сметана и творог — не пропадут? Теленка забить, да на солонину, бочонок с собой. Корову жалко на мясо пускать — продадим, на деньги муки, крупы, соли, спичек купить…