Теперь она видела ясно, что в жизни ее повторяется снова все та же простая до дрожи картина: сперва она быстро и страстно влюбляется, потом так же быстро, с готовностью, гаснет. И хочется только скорей убежать. И чтобы никто не звонил, не просил и в трубку не дул своим жарким дыханьем.
«Но я не хочу быть одна, не хочу! Вон мама чуть вены себе не порезала!»
В темноте машины она сняла с руки кожаную перчатку и посмотрела на свои молочно-белые, слегка засветившиеся от быстрых прикосновений уличных огней пальцы.
«Вот этой рукой я ласкала и Якова, потом Александра, теперь вот Темура. Но я никого не люблю так, как нужно! Я просто боюсь быть одна. Я боюсь!»
В водительском зеркальце зазеленели чужие глаза.
– Чего это вы так на руку уставились? Убили кого, может?
Старый таксист сам расхохотался от маленькой шутки.
– Нет, я не убила, – сказала она.
Машина со скрежетом остановилась.
– Черт! Чуть не проехал! А где номера-то! Фонарь не горит, номеров не видать!
В это же самое время утомленная приготовлением обеда, приходом Полины, уходом Полины и мойкой посуды Анука Вахтанговна лежала в красивом лиловом халате и гладила голову сына Темура.
– Красивая дэвушка, славная дэвушка, – шептала печально Анука Вахтанговна. – Но только зачем нам жениться, Тэмури? Ты русских совсем, что ли, нэ раскусил? Возьмет и закрутит хвостом?
– Нэ закрутит, – ответил ей гордо влюбленный Темури. – Уедем в Тбилиси и будем там жить.
– Послушай, Тэмури! А как же твой Коган?
Анука Вахтанговна поцеловала кудрявый затылок подросшего сына.
– А что, ему учеников нэ хватает?
– Ты – малчик наивный, доверчивый малчик. Ответь мне, Тэмури: она была девочкой?
Темур покраснел и мгновенно вскочил.
– Зачэм ты такие слова говоришь? Ты – мать мнэ! От матэри слышать такое!
Анука Вахтанговна тоже привстала.
– Я мать, потому и волнуюсь всо врэмя! Возьмешь ее в жены и будэшь рогатым ходить, как баран, и всэ над тобой будут в голос смеяться! Тогда я могилу разрою и встану! Ты знаешь мэня, что я так поступлю! И папа твой встанэт, и дэдушка с бабушкой!
К рассвету совсем небольшая семья: мать, сын и забытые тени их предков – решила со свадьбою повременить. Анука Вахтанговна вот что сказала:
– Давай ее лэтом в Тбилиси возмем. И дома провэрим.
А дома, в Тбилиси, Полину похитили.
Опять отступление. Возьмите волшебные русские сказки. Ученые, посвятившие жизнь изучению этого материала, заметили, что почти во всех сказках всегда похищают прекрасную женщину. Вот так, как у Пушкина эту Людмилу. Но Пушкин не сам эту сказку придумал. Он, как на гранит, опирался всецело на мненье народа. Арина в нем этот талант разбудила, а дальше пошло: ну на то он и Пушкин. Ученые в целях использовать опыт народной традиции, классифицировать пространственно-временные коллизии и способы их изучения в вузах пришли сразу к выводу, что самым важным и самым серьезным моментом науки должно быть (хоть это и кажется странным!) серьезное распределение локусов. Потом уже следует контаминация.
Вообще филология – дело нелегкое. Вот пишут, и пишут, и пишут писатели. Им тоже непросто: то жены, то дети. То бок заболит, а то зуб надо вырвать. И все хотят денег: жена и подруга, уж не говоря о дантисте и прочих. Поэтому столько и пишут писатели. А так бы они загорали на речке. Но не успевает приличный писатель, закрывши глаза, улизнуть на тот свет, как приходят с портфелями братья-филологи. У них в детстве не было няньки Арины, а были только коклюш и свинка с ветрянкой. Дар литературный погиб, не раскрывшись, а страсть к типологии и топонимике, а также к тому, чтобы выяснить четко пространственно-временную коллизию, – у них эта страсть развилась до предела.
Поэтому и похищение женщины изучено пристально и досконально. Пока изучали – держались, терпели. Не все. Те люди, которые с сердцем, ушли. Не всякий ведь вынесет, вы согласитесь. Вот как вам такие, к примеру, открытия? «В отличие от бесконечных обрядов в сюжете народной классической сказки содержится этнографическая правда. Она отражает реальность, в которой присутствует жертва в лице самой женщины».
Вы поняли, это о чем, догадались? Хватали они, значит, древнюю женщину и – бух! – на костер. Гори, гори ясно! Матрена гори, и Аксинья, и Марфа. Поскольку ты есть – «жертва с женским лицом». Цитирую дальше: «Но, как и обряды, народная сказка стремилась к прогрессу, и этот жесткий порядок с годами утратил свою мотивацию вовсе. Возникли сомнения в необходимости все время кого-нибудь жертвопринашивать. В конце концов, образ героя, который приходит, чтоб поэтизировать женщину, возник неизбежно в истоке сюжета».
Ох, как же меня подмывает сказать: пока, значит, начали поэтизировать, вы сколько в огонь-то их бросили, бедных? И сколько же косточек, тоненьких, хрупких, в золу позарыли и пеплом засыпали? (Вот я никогда не была феминисткой, а ведь и во мне сейчас все взбунтовалось, пока я знакомилась с материалом!)
Теперь возьмем локусы. Это не крокусы, а также не лотосы, это другое. По-нашему, по-человечьему: место, где их похищают, беспомощных девок. А место зависит от времени года. Татьяну похитили, скажем, зимой, а если зимой, то и должен быть лес. Поскольку зимой в поле нечего делать, давненько все сжали и все покосили. В лесу есть медведь. И он вовсе не спит, а ходит и нюхает, где пахнет женщиной. Татьяне еще повезло, что один. А вот была бабонька, где-то на севере, ее сразу много медведей похитили: «Ну, старша сестра и отправилась. Цють зашла она в лес, как схватили яё двянадцать медвёдей…»
Ах, я отступила весьма далеко, пора возвращаться обратно к Полине. Конечно, сейчас «локуса́» изменились. Но женщина так и осталась ведь женщиной. Крадут ее, бедную, и похищают, то этнографически, то поэтически.
После отъезда своего единственного сына Темура в Москву Анука Вахтанговна осталась жить в огромной четырехкомнатной квартире в самом центре Тбилиси. В квартире был также балкон, на котором трудолюбивая Анука Вахтанговна разводила цветы. Балкон открывали, и розами пахло во всех сразу комнатах. Полину поместили в бывшем кабинете покойного мужа Ануки Вахтанговны, где висели большие и красивые семейные фотографии: Анука Вахтанговна в свадебном платье и с кружевом на голове. За кружевом слева жених, похожий лицом на Темура. Темури на детской лошадке, в матроске. Глаза как маслины и ротик капризный.
Рояль в кабинете всегда был открыт, хотя ни одна в нем струна не дрожала. Спала же Полина на мягком диване под марлевой сеткою от комаров. Спала, между прочим, одна, без Темура. Нужно отдать должное уму и такту Ануки Вахтанговны. Задолго до возвращения из Москвы она позвонила подругам-соседкам и всем сообщила приятную новость: везем, мол, невесту. Темури нашел ее в консерватории. Теперь она любит Темури, как бога. Конечно, у них ничего еще не было. Хорошая, чистая русская девочка. Из интеллигентной семьи, между прочим. Они просто за руку ходят, и все.