Китайская цивилизация - читать онлайн книгу. Автор: Марсель Гране cтр.№ 69

Страница

Подобно тому как некогда душевная добродетель приобреталась во время священных танцев, теперь добродетель души закрепляется придворными жестами. Танцуя, пели, потому что могущество обрядов было полным лишь в том случае, если жесты сопровождались голосом. Но голос – это и есть сама душа, а раз так, значит, пение даже лучше осанки формирует душу. Для того чтобы сформировать совершенного человека, церемониал не столь важен, как музыка. Военная школа или придворная выучка, воинственные танцы или танцы светские служат в значительно большей мере не уроками умения держать себя, а школой интонации. И все же, коли движениями воина движут инвектива или мольба, может показаться, что именно его жестикуляции принадлежит существеннейшая роль. Будучи прежде всего воинами, знатные особы доказывали свою нужность, когда оказывали князю услугу: вот почему старейшими из свободных искусств были стрельба из лука и вождение колесниц. Тем не менее в конечном счете на первое место среди свободных искусств выдвинулось умение красиво говорить, и совет приобрел большую ценность, чем услуга. Придворная жизнь протекает в церемониях и совещаниях, и состязания в красноречии там выглядят наделенными большей действенностью, чем какие-либо другие турниры: очень часто это также соревнования в пении. В 545 г. властелин Чжэн устроил обед для могущественной особы из княжества Цзинь Чжао Мэна, чье доброе расположение князь Чжэн хотел завоевать. Князя окружали его знатнейшие придворные. Чжао Мэн попросил их спеть, чтобы «сделать полной оказанную (князем Чжэн) ему милость (ибо песни – это почесть), а также для того, чтобы показать свои чувства». И действительно, души всех обнажились, но не в создании стихов, а в выборе для пения стихотворений из «Книги песен» («Ши цзин»), ибо и скрытым намерением, и интонацией поющих они приспосабливались к обстоятельствам встречи. На каждую песню Чжао Мэн отвечал своим кратким комментарием, указывая на то толкование, которое он лично придал бы звучащим в стихах почестям. Важнейшая в Чжэн особа Цзычань первым воздал дань истолкователю. Он пропел: «Луговой кузнечик свиристит – а кузнечик на холмах скачет! – Пока не видел я своего господина, – мое сердце тревожно, ох, как оно трепещет! – Но едва я его увидел, – и тотчас я с ним воссоединился – и мое сердце будет умиротворено!» [Это любовная песня, но прислушайтесь: Чжэн не просит ничего другого, как присоединиться к Цзинь, по первому зову этой могущественной и богатой страны, которой вы, государь, управляете, вы, чей авторитет переполняет мое сердце.] И Чжао Мэн отвечает: «Действительно превосходно! Но речь идет о вожде государства (достойном им управлять). Со своей же стороны я конечно же лишен того, что позволило бы мне сравняться с ним [иначе говоря, я принимаю ваше восхваление моей страны, но отклоняю в той части, которая касается меня]. Бою, могущественный, с огромными родственными связями и беспокойный придворный, пропел: «Перепелки ходят парочками – и сороки ходят парочками. – Превращу ли я в своего брата – человека, лишенного доброты? – Сороки уходят парочками – и перепела уходят парами… – Из лишенного доброты человека – создам ли я себе государя?» [Это опять-таки любовная песня. Бою подсказывает (по всей видимости, со скрытым смыслом, в дипломатическом духе), что приличествует объединить усилия; понимать же эти слова следует так: если вам это угодно (это все, что я говорю официально): «Я надеюсь, что союз между Цзинь и Чжэн (как он сейчас управляется, будет добрым союзом)». Но (скрытый иносказательный смысл) следует понимать (если вы согласны в тайне объединиться со мной) так: «Чжэн управляется людьми, лишенными добродетели, и я не признаю их власти».] И Чжао Мэн отвечает [у него нет ни малейшей веры в успех происков Бою]: «Не должно переступать порог дома все, что касается семейных отношений, тем более разноситься по открытому полю! Это вещи, которых никто не должен слышать! [Иначе говоря, я не слушаю, не желаю, чтобы кто-то заподозрил, что я хотя бы наполовину понимаю ваши недоговоренности.]». Теперь наступила очередь Цзысы: «Славны работы в Се – ими руководит князь Шао! – Ужасны эти полководцы – их воодушевляет князь Шао!» [Это военная песня, воспевающая руководителя похода: неужели у Чжао Мэна хватит наглости принять всю хвалу на свой счет?] Тот отвечает: «На самом деле, речь идет об одном из князей [и к князю следует отнести воспеваемые вами достоинства; в той же мере, если речь идет о нынешних успехах Цзинь, где я всего только министр, они должны быть отнесены на счет князя Цзинь], но я, что я могу?» [Иначе говоря, вам меня не обойти и не поставить под сомнение мою преданность.] Затем запел Цзычань [который станет главным советником в Чжэн: он в хороших отношениях с Цзычанем; он отступает на второй план и подхватывает ту же тему, что и тот, но, если можно так сказать, на тон ниже]: «Тутовники долины, что за мощь! – какая листва, какая красота! – Как только вижу своего государя – какова же моя радость! – Тот, кого возлюбило мое сердце! – Неужели он слишком далеко, чтобы можно было о нем мечтать? – Он, кого я уважаю всем своим сердцем, – он, когда смогу я о нем позабыть?» [Иначе говоря, я не уполномочен выражать мою радость по поводу успеха союза, достигнутого при вашем посредничестве, но могу прямо вам сказать, что вы истинный дворянин (цзюнь-цзы – господин), воспоминание о котором я сохраню.] Чжао Мэн [который только что дал подтверждение своей преданности, тем не менее не оставляет своей осторожной позиции, хотя и не доходит до того, чтобы отвергнуть обращенные к нему почести. Он] отвечает Цзычаню: «Позвольте мне принять на свой счет [конечно же не строки, где употреблено выражение «цзюньцзы»], но последнюю строфу [где, как я ее понимаю, вы выражаете по отношению ко мне свои личные дружеские чувства]». И тогда запел Иньдуань: «Сверчок в зале – и год приближается к концу! – Ну, а мы? – Почему нет праздников? – убегают месяцы и дни. – И все же сохраним чувство меры – и подумаем о нашем состоянии! – Возлюбим радость без безумств! – Смелый человек осмотрителен». И Чжао Мэн в ответ: «Прекрасно, истинно прекрасно. Ведь речь велась о человеке, который сохранит свой удел. Что касается меня, то я надеюсь как раз на это [поэтому буду (при любых обстоятельствах) умерен и осмотрителен!]». Наконец запел и Гунсунь Дуань: «Над тутовником порхают овсянки! – сколько блеска в их оперении! – Как любезны эти дворяне – они получат дары Неба!» Это была застольная песня, и она достойно завершала вечер. Чжао Мэн ответил: «Ни непоседы, ни гордецы! Разве могли бы дары Неба ускользнуть?..» Состязание закончилось, присутствовавшие могли подсчитывать очки. Оказались определены достоинства каждого, их предначертания можно было предугадывать: «Бою будет казнен, причем с позором. В песнях звучат чувства души. – Чувство (подтолкнуло) его дурно выразиться о своем князе… Семьи остальных (шести певцов, обнаруживших преданность души) останутся (процветающими) в течение многих поколений. Последним исчезнет семейство Цзычаня (певшего как умудренный министр). Он, занимавший самое высокое положение, сумел принизить себя. Семейство Иньдуаня [после пения Иньдуаня Чжао Мэн, как и после пения Цзычаня, отозвался словом «прекрасно»] исчезнет только перед семейством Цзычаня, ибо он воспел умеренность в радости». В своих песнях вассалы почтили князя и его гостя. Вместе с тем, соперничая в уме с представителем соседнего удела, они соперничали и между собой, будучи лукавыми или верными, жадными или осмотрительными. И едва завершилось это стихотворное состязание с его поэтико-дипломатическим подтекстом, как каждый из них, высказав свою душу, предопределил судьбу как свою, так и своих сородичей. Преданность надо подтверждать. Знатность завоевывается в ораторских схватках. Разве не показывает нам одна из глав «Книги песен» (к сожалению, самым прискорбным образом осовремененная, но в приложении к ней сохранены обрывки песен) будущего государя Юя Великого торжествующим над будущим министром Гао Яо после состязания в красноречии на одном из крупных совещаний, где судействовал Шунь?

Страница