Будь со мной - читать онлайн книгу. Автор: Джоанна Бриско cтр.№ 21

Понятно. Понятно было, что это Сильвия приходила с каким-то подарком для ребенка.

Вчера я подписала библиотечный формуляр, по которому она могла посещать библиотеку в Сенат-хаузе. Мне это было нетрудно. Нашла номер телефона, который она мне дала, и позвонила.

— Я оформила тебе читательский билет. Можешь забрать его в регистратуре, — сообщила я, когда она сняла трубку.

— Спасибо, — мягко произнесла она своим хрипловатым голосом, явно обрадованная.

— Тебе теперь осталось только добиться отдельной кабинки в читальном зале, — пошутила я. На Мекленбур-сквер с севера надвигались яркие белые облака.

— Я и так уже получила то, что хотела, — сказала она.

Вот здесь, подумала я, проводя пальцами по оконной раме, моя малышка будет в безопасности, она будет лежать в деревянном манежике, пока родители будут заниматься своими делами — читать, готовить, работать, не пускать в дом чужих. С самого начала я воспринимала своего ребенка как девочку.

— Я хочу подарить вам кое-что для ребенка, — сказала Сильвия.

— Как мило, — ответила я. — Спасибо.

Облака уже неслись с бешеной скоростью, клубились, распадались на лоскуты и снова собирались. Сквозь старые рамы потянуло сквозняком.

— Это так здорово!

— Да, — согласилась я, чувствуя, что настроение улучшается. — Хотя Ричард не в восторге, — добавила я в шутку, но осеклась, поняв, насколько точны эти слова. Я снова помолчала в нерешительности. Правда причинила мне боль. Сердце у меня в груди превратилось в ноющую рану.

— А я в восторге, — раздался ее голос. — Он мужчина. Разве может он понять? Вам теперь нужна забота…

В трубке раздался какой-то шум.

— О, — обратилась к кому-то Сильвия. — Вон туда.

— Кто это? — спросила я.

— Да так… — несколько неуверенно ответила она.

Судя по звуку, в комнате Сильвии происходила расстановка вещей, но вскоре все стихло.

— Рядом с вами кто-то есть?

— Это просто Чарли, — сказала она.

— Кто такой Чарли?

— Это мой… сосед по комнате.

— Ясно! — сказала я, удивившись. Меня почему-то всегда оскорбляло, если кто-то оказывался не таким человеком, каким я его себе представляла. Ведь все в ней указывало на то, что она одинока. Я, особо не задумываясь, приписала ей жизнь среди книг в самодостаточном затворничестве. Однако оказывается, что существует еще некий Чарли, о котором раньше никогда не упоминалось и который принимает участие в ее повседневной жизни. Я испытала облегчение с привкусом разочарования, когда поняла, что мне уже не нужно быть в ответе за нее — за ее читательский билет, за ее отношения с обществом, за ее ранимость.

— Ты никогда не говорила, что живешь с кем-то, — сказала я.

— Нет, — возразила она. — Нет. Мы вместе снимаем квартиру, но иногда по нескольку дней не видим друг друга.

Я высунулась из окна и посмотрела на площадь. Над головой стремительно проносились облака, я крепко взялась за подоконник.

— Да что об этом говорить! — ушла она от этого разговора. — Мне так хочется вручить подарок для твоего малыша!

Твоего малыша. Моего малыша. Употребление притяжательного местоимения наполнило душу радостью. Я почувствовала себя важной, значимой, нормальной. Удивительно, но оказалось, что я все-таки могу иметь ребенка. Я поняла, как одиноко мне было до этого.

— Ну, заходи как-нибудь. — Я в уме стала подсчитывать, сколько у меня осталось свободного времени до запланированной встречи со студентом, которого я вела. Отчаянно захотелось отвлечься, и в ту же секунду я поняла, что не смогу противиться своему желанию, мысленно позволила себе несколько дней передышки, отодвинув на второй план кураторскую работу, которой становилось все больше и больше, и заедавшую возню с докторантами.

Включила компьютер, вошла в Интернет. Я подозревала, что Ричард по утрам только то и делает, что через «Google» шерстит всемирную сеть, но сама редко пользовалась Интернетом, ссылки, которые я находила, вечно заводили в какие-то дебри, не имеющие никакого отношения к интересующей меня теме. Мой ночной кошмар все еще не выветрился у меня из головы, поэтому я набрала «Sophie-Hélène», имя своей французской партнерши по обмену, ее фамилии я не вспомнила. Нашлось пятьсот сорок пять ссылок. Я дописала «France». Появился список упоминаний четвертого ребенка Марии Антуанетты и информация про велогонку «Тур де Франс». Тогда я добавила название «Loire», после чего нашлось только описание генеалогического древа принцессы Бирон и еще какие-то новости с велогонки. Ричард, помешанный на Интернете, был бы на седьмом небе от счастья, если бы я обратилась за помощью к нему.

Попыталась поискать еще, но уже без особого энтузиазма, проснулись грустные мысли. Я вспомнила, что Ричард был не рад ребенку. Он притворялся. Я подумала, неужели все мужчины действительно боятся отцовства, неужели и Ричард, который казался мне совершенно другим существом по сравнению с тем мужчиной, который обидел меня сильнее всего, тоже был эгоистичным и грубым мужланом, а вовсе не исключением из общего правила, каким представлялся мне до сих пор?

Практически не было таких тем, на которые я не могла бы с ним поговорить. Я рассказывала ему о самых страшных унижениях, которые мне пришлось испытать в жизни, при этом, если хотелось плакать, я плакала, сопливо, с завываниями. Могла долго не брить ноги, носить очки для чтения и не мыть голову, потому что с ним это не имело никакого значения.

Но был у меня один смутный страх, который я, как зачатки безумия, не могла четко обозначить и извлечь на Божий свет для осмысления. Если я хоть прямо, хоть косвенно была причиной смерти двух нерожденных детей и отца, на что еще способны глубины моего подсознания? Кто еще может умереть из-за меня? Я сама боялась себя. Успокоиться удалось, только сильно впившись ногтями в ладонь.

Я начинала понимать, почему меня преследует образ Франции. Ребенок обострил переживания. Мне казалось, что существует некая дверь, за которой начинается тошнота.

Родители считали меня хорошей дочерью: в перерывах между латынью я зачитывалась рассказами про пони; с младых ногтей понимала, что образование — это мой билет в лучшую жизнь, но в душе у меня творилось такое, о чем они не догадывались. Меня терзало чувство вины за то, что я наполовину белая при отце индийце; за свое отношение к тому, что меня воспринимают как индианку, еще у меня было чувство вины перед родителями, которые возлагали на меня столько надежд. По-моему, отец, который долгие годы изучал медицину и получил лицензию врача, когда ему перевалило за тридцать, хотел, чтобы я пошла по его стопам. Вместо этого я стала изучать французский. Французский, потому что мне казалось, будто другого выбора у меня нет. Отец умер от сердечного приступа в сорок три, мне тогда было четырнадцать. В ночь его смерти я, заключив договор с Богом, поклялась себе, что больше никого не подведу, ведь я не оправдала надежд отца, когда он так в этом нуждался.