Тени Шаттенбурга - читать онлайн книгу. Автор: Денис Лапицкий, Денис Луженский cтр.№ 36

– А-а-а… – протянул Пауль с пониманием. – Мона-а-ах!..

И крепко стиснул в кулаке драгоценный подарок.

– Так Ойген фон Ройц требует от монастыря… ммм…

– Помощи, ваша милость. Но не господин Ойген, а отец Иоахим, эмиссар священной инквизиции, нижайше просит у вас и вашей братии посильного участия в освящении города.

Настоятель Герман прищурился, сделавшись вдруг похожим на большого, но сильно отощавшего кота. По узким его губам скользнула тень улыбки.

– Но ведь ты, сын мой, человек барона, а не… инквизитора. Разве не так?

– Вы прекрасно осведомлены, – Николас подпустил в голос уважительных ноток, но более ничем не выдал своего удивления.

– Ох, оставь, юноша. Моя осведомленность тут ни при чем, просто глаза и уши у меня все еще находятся там, куда поместила их природа. И я вижу, а также и слышу, что передо мной – не священник, не послушник и даже не воин креста. Ты не носишь герба на одежде, но вот кольцо…

Взгляд аббата выразительно скользнул по перстню, украшавшему безымянный палец правой руки собеседника.

– На нем ворон, не так ли? Родовой знак фон Ройцев, если память мне не изменяет. А о том, кто приехал в наше мирное захолустье с грозным именем монарха на устах, уже известно в округе последнему крестьянину.

Мирное захолустье? Грозное имя монарха? Николас мысленно фыркнул. Определенно отец Герман – не случайный человек на месте настоятеля. Внимательный, умный, умеющий говорить. Что он, в самом деле, забыл здесь, на задворках империи? Чья ревнивая воля загнала его в самый медвежий из саксонских углов?

Еще на подступах к обители, разглядывая вырастающие над ущельем бастионы, Николас невольно подумал, что этот монастырь-замок – суть отражение всего происходящего ныне с церковью. Когда-то монашество предполагало добросовестное служение Господу, духовную чистоту и честный труд на пажитях земных. Что ж, монастырские колокола и теперь, как сотни лет назад, призывают братьев к молитве, но разбогатевшие бенедиктинцы все меньше хотят гнуть спины на собственных полях. По-прежнему за крепкие стены монастырей проникают пьянство и разврат, на клумбах алчности пышным цветом распускается симония [50] , а людей, чей единственный долг – забота о душах человечьих, снова и снова искушает жажда власти земной.

– Вы правы, отче, я служу не инквизитору.

– Но помощи просишь от его имени. Как же так?

Секунду Николас колебался, он не был уверен, как ему стоит себя вести. Тощий и жилистый, аббат походил на старое дерево – высохшее, выбеленное солнцем, но от этого, кажется, ставшее лишь прочнее и тверже. Нельзя быть откровенным с человеком, о котором ничего ровным счетом не знаешь. И подавно нельзя быть откровенным с церковником. Но как не поддаться соблазну и не ответить откровенностью на неудобный вопрос?

– У отца Иоахима мало людей, отче. А мы ведь должны помогать посланцам Рима, не так ли?

– Так, так, – медленно кивнул настоятель, отводя взгляд в сторону, – он будто бы разом потерял интерес к разговору. – Хочешь воды, сын мой?

– Нет, отче.

– Я уже тридцать лет не пью ничего, кроме воды, – аббат демонстративно щелкнул длинным сухим пальцем по пузатому кувшину, возвышающемуся посреди стола. – Ибо превыше всех благ земных, дарованных мне Господом, ценю крепость членов и ясность мысли. Сколько братьев потребно от монастыря для освящения города?

– Право же, не знаю, – развел руками Николас. – Может, десятка четыре? Или лучше пять?

– Четыре-пять десятков! Пресвятая Дева! Юноша, да ты как полагаешь, сколько в Ротшлоссе всего монахов?

– Думаю, сотни три, – заявил Николас небрежным и уверенным тоном, точно зная, что привирает, по меньшей мере, втрое.

– Здесь восемьдесят девять душ, считая меня и семерых послушников. И ты предлагаешь отправить из обители в город половину нашей братии!

– Полноте, отче, я не предлагаю ничего. Моя миссия лишь в том, чтобы донести до ваших ушей просьбу отца инквизитора. Откуда мне знать, нужно ли для освящения города пять праведных братьев или пятьдесят? Спросите меня, сколько собрать солдат, чтобы взять Шаттенбург в осаду, и я назову вам число. Но в деле вроде нынешнего…

– Вроде нынешнего… – Аббат поморщился, его маска ироничной холодности дала вдруг трещину, и наружу пробилось едкое, точно уксус, раздражение: – Это дело – вся история с чудовищем, что охотится на детей и торговцев кожами… Неужто люди, пославшие тебя, и впрямь надеются, будто им помогут молитвы дюжины монахов и разбрызганная по мостовой святая вода?

Николас удивленно моргнул.

– Не пойму вас, отче, вы не верите в действенность молитвы против демонов?

– Демоны? Легко приписывать демонам все напасти нашего мира. А как быть с человеком? Кто бесцельно губит ближнего своего? Кто неустанно потакает собственным порокам? Кто извечно, во все времена, мудрости предпочитает скудоумие? Да будет тебе известно, худший наш враг – это мы сами. И не угнаться демонам за стадом людским по числу грехов.

От изумления Николас не сразу нашелся, что сказать. Они что же, все тут сговорились?! Вчера баронесса, сегодня аббат, и оба дуют в одну дудку: люди, мол, виноваты – не чудовища.

– Не в молитвах сила, – строго заявил между тем настоятель Герман. – Сила – в вере. А все беды и слабости – в неверии. Вот чего не хватает жителям Шаттенбурга. Тем, кто погряз в грехах и сомнениях, вряд ли поможет молитва. Тем паче – чужая.

– Так вы… не поможете?

Аббат выпрямился, темные его глаза, угнездившиеся в глубоких впадинах глазниц, сверкнули.

– Может, и помогу. Но пока не решил, как именно.

– Горожанам, – осторожно заметил Николас, – нужна, прежде всего, поддержка. Их вера слабеет, ибо им страшно. Пусть молитва не прогонит демонов, но, если она принесет в сердца уверенность, люди прогонят их сами.

– Ты, юноша, приехал сюда издалека, – настоятель качнул копной темно-русых, заметно седеющих, но все еще густых волос. – Верно, не знаешь, как вышло, что последователи святого Бенедикта обосновались в этих стенах?

Николас знал, расспросил кое-кого в шаттенбургской ратуше. Он вспомнил, как после очередного поворота дороги монастырь вдруг открылся перед ним во всем своем мрачном величии. Протянувшиеся меж трех могучих квадратных башен старые, но еще крепкие стены словно вросли в гранитный взлобок. Обитель хищно жалась к отвесной скале, высматривала приближающихся путников темными прорезями бойниц. Она куда как больше походила на крепость, чем давешнее родовое гнездо баронов фон Йегер. И ничего удивительного: до бенедиктинцев в этих стенах хозяйничал Рихард Кенигсбергский, больше известный как Рихард Святоша, знаменитый в здешних краях рыцарь-разбойник. Не год и не два его имя наводило страх на округу, пока однажды чаша терпения шаттенбуржцев не переполнилась. Добровольческая дружина, возглавленная бургомистром Манфредом фон Зальцем, человеком решительным и хитроумным, взяла разбойничье гнездо Ротшлосс внезапным ночным приступом и положила конец громкой славе раубриттера [51] . Но, вопреки обыкновению, павшую крепость не превратили в руины, а отдали во владение монахам-бенедиктинцам. Логово порока превратилось в святую обитель. Причудливы пути Господни.