– Я не знала, что у вас есть дочь.
– Это долгая история, Роуз, – устало произносит Карли.
– Понимаю, – кивает Роуз. – О! Совсем вылетело из головы! – Роуз бросается к верхнему ящику своего стола, и вскоре в ее руках оказывается газета «The New York Times». – О вашей поездке теперь знает вся Америка.
Роуз отдает газету мне. На одной из страниц мы замечаем жирный черный заголовок «Удивительные люди, удивительная история», а под ним фото, где мы дружно улыбаемся, сидя в маленьком кафе, что нас приютило во время бури в Бразилии.
– Это же Нил Стронг! – говорю я. – Тот самый безбашенный мужик, который ни на минуту не переставал нас фотографировать.
Мы все прильнули к газете, радостно пробегаясь глазами по черно-белым строчкам. Нил пишет о том, как ему повезло, что встретил нас, и как он был удивлен нашей историей. Также в статье упоминается план и цель нашей поездки, и, конечно же, не остался без внимания Джон Хилл. Нашему восторгу нет предела. Мы рассматриваем этот истрепанный лист газеты и вновь принимаемся читать, а затем снова начинаем разглядывать, боясь упустить что-то важное, и наслаждаемся этим моментом внезапной славы.
– С ума сойти! Это что, мы по праву теперь можем называться звездами? – воодушевленно говорит Том.
– Если бы вы знали, сколько репортеров обрывало мне телефонную трубку, чтобы снять про вас сюжет.
– Но мы же ведь не сделали ничего такого выдающегося, – говорит Брис.
– Знаешь, Брис, есть люди, которые, потеряв работу, любимого человека или просто дорогой телефон, думают, что их жизнь на этом закончена. А натолкнувшись на вашу историю, они поймут, какие же они безвольные идиоты, как уныло они растрачивают свою жизнь на грусть и апатию, которые приковывают их задницы к дивану. Ваш пример лишний раз доказывает, что никогда, ни при каких условиях нельзя сдаваться. Даже если очень тяжело – нужно идти вперед к своей цели.
Все в этом месте осталось неизменным. Глупо, конечно, так рассуждать и испытывать нотки отчаяния, ведь отсутствовали мы тут не так долго. Некоторые места тысячелетиями сохраняют свой первозданный вид и устой, а я тут размечталась, что за месяц наш реабилитационный центр вдруг претерпит кардинальные изменения и к нашему возвращению здесь все станет совершенно другим.
Утро – завтрак, час приветствия, зарядка. День – процедуры, разговоры с психотерапевтом. Вечер – ужин, отбой. И так день за днем, в неменяющемся порядке. Когда я только поступила сюда, мне было непонятно, как люди мирятся с таким распорядком дня, как они спокойно и непринужденно следуют графику. А сейчас, пробыв здесь определенное время, я понимаю, что в этом ничего сложного нет. Сначала ты как огромное бревно падаешь в бурную реку и изо всех сил не поддаешься ее течению, а потом река сама тебя направляет в нужную сторону, и ты следуешь по ее пути, беспрепятственно, отчаянно дожидаясь момента, когда тебя, наконец, прибьет к берегу.
Однажды утром я просыпаюсь и вижу, как мою кровать окружили Фелис, Фил, Андреа, Том, Брис, Карли и Эдриан.
– С днем рождения!!! – хором кричат они.
Из моей головы напрочь вылетело то, что сегодня мой день рождения. День моего совершеннолетия! От неожиданности я закрываю обеими руками свое сонное лицо и начинаю громко смеяться. Это же надо, забыть про свой день рождения!
Весь день наполнен теплом и множеством поздравлений в мой адрес. Помню, как до аварии я размышляла о том, как проведу день своего восемнадцатилетия. Я вовсю размечталась о том, что уже буду учиться в Йеле и за короткий период осени успею обзавестись друзьями и веселыми знакомыми, с которыми я организую грандиозный праздник с множеством еды и дорогого алкоголя.
А в реальности я с кучей надутых, разноцветных шариков, привязанных к моему инвалидному креслу, путешествую по центру от одного врача к другому и в перерывах искренне благодарю старичков и детишек, которые, еле передвигаясь на своих креслах, движутся навстречу мне, чтобы поздравить и осыпать душевными пожеланиями. И я совершенно откровенно признаюсь, что чувствую себя счастливой, купаясь в доброжелательности, чистосердечности этих открытых, прекрасных людей, которые относятся ко мне с теплотой, идущей из самого сердца.
Вечером мы собираемся в холле, в одном из наших излюбленных мест.
– С днем рождения, моя дорогая, – говорит Карли, вручая мне кулон с нежной жемчужиной в серебряных оковах.
– О, Боже. Карли… это прекрасно, – робея говорю я.
– Этот кулон я хотела подарить своему самому родному человеку.
– Тогда… он не должен принадлежать мне.
– Нет, Джина, он теперь твой по праву.
У меня кольнуло в сердце и защипало в глазах из-за слез.
– Спасибо, – шепчу я, обнимая Карли.
– Джина, у нас в Огайо, есть один ритуал, который каждый должен совершить в день своего восемнадцатилетия, – говорит Андреа.
– Так, мне уже страшно.
– Не бойся, больно не будет… будет мокро. Брис!
Я не успеваю сообразить, как около меня оказывается Брис с бутылкой шампанского в руках. Хорошенько взболтнув бутылку он открывает ее, и на меня изливается фонтан душистой пены. Я с ног до головы оказываюсь в шипящем, прохладном шампанском. Я смеюсь. Шампанское в глазах, в носу, в ушах.
– Но на этом еще не все, – смеется Андреа, – теперь ты должна сделать восемнадцать глотков прямо из бутылки.
Я уже не в силах отказываться, тем более что после того, как в моих руках оказалась бутылка, все хором начали повторять: «Давай, давай, давай!»
После первого глотка я чувствую, как постепенно начинает затуманиваться мое сознание, после пятого я начинаю видеть закрытыми глазами звездное небо, после десятого я перестаю различать голоса, они сливаются в единую, однородную массу, после восемнадцатого – мне кажется, что я стою на доске для серфинга, разрезая соленые волны океана.
Моя трезвость покинула меня, обещая не скоро вернуться.
Вот так проходит день моего восемнадцатилетия: под звон бокалов, тихую музыку, что льется из древнего проигрывателя, и наш беспрерывный смех.
Эдриан уверенно катит мое кресло к воротам. Он вытащил меня из столовой, едва я доела свой соевый блинчик.
– Куда мы идем? – спрашиваю я, пытаясь угадать ответ.
– Ничего не скажу, это сюрприз.
За пределами ворот нас ожидает черный фольксваген Эдриана. Через мгновение я оказываюсь на переднем сиденье машины, а кресло помещается в багажник.
Мы едем вдоль побережья, вопящее радио сводит меня с ума. Буквально через каждую секунду я мучаю Эдриана очередным вопросом: куда мы едем? Но Эдриан непреклонен, он лишь дарит мне довольную улыбку и качает головой.
– Знаешь, я не терплю две вещи в этой жизни. Первая: китайская лапша в Миннеаполисе на Гордон-стрит. Она там отвратительная. Кажется, что ешь вареную резину, а вторая: находиться в ожидании чего-либо.