Последний остров - читать онлайн книгу. Автор: Василий Тишков cтр.№ 80

Высокие облака над Каяновым окрасились в алый цвет. Земля знала свое дело. С изначальных времен она неслась вокруг Солнца, согреваясь в живительных лучах его и согревая теплом этим все живое, что есть, было и будет на ней.

Ермаков позвал Ганса.

— Ну как?

— Арбайтен ист гут.

— Гут. Все гут… Садись-ко вот на бережку, да покурим. И помолчим маленько.

Ганс обулся, накинул на плечи ватник и с удовольствием закурил. Он впервые видел настоящую охоту. Многое в его жизни случалось теперь впервые, как у ребенка, познающего мир. Или как у больного, потерявшего всякую надежду выжить.

Со стороны Нечаевки донесся гулкий цокот копыт, поднимая на крыло с ближней воды стаи уток. Федор встал и узким перешейком направился к лесничеству. Он был почти уверен, что верховой — гонец от Анисьи.

Из туманной роздыми мелколесья вылетел к берегу тяжелый гривастый конь председателя Тунгусова. Но в седле неуклюже сидел Егор Анисимов, не в такт лошадиному скоку взмахивая длинными руками. Когда Егор вскидывал локти, поднималась к плечам и короткая фуфайка, обнажая впалый живот. Егор натянул поводья и придержал разгоряченного коня как раз в тот момент, когда взгорье и дом лесничества вспыхнули под лучами разгоравшегося над островом солнца. И лошадь, и Егор на ней попали в ореол красного света, неестественно увеличиваясь и плавясь в этой фантастической игре рванувшегося на землю утра.

— Егорша! Ну… Чего ты молчишь? Ежа тебе в печенку! — задыхаясь от быстрого подъема, говорил Ермаков.

Егор оставил поводья на луке седла, а сам тощим мешком свалился с лошади.

— Чего, чего… Садись да езжай. Сам там разбирайся. А то они больно умные…

— Анисья как?

— Бабка Сыромятиха с ней. Всю ночь валандались. Меня вот Юлька чуть свет с постели стащила и за тобой послала. В больницу надо вести Анисью. Что-то неладно с ней.

— Чуяло мое сердце… — Федор пулей взлетел в седло. Осадил шарахнувшуюся лошадь, круто развернул ее в сторону деревни, крикнул пленному: — Ганс! Руки в ноги… В лагерь! Любую машину в Нечаевку.

Ермаков еще не договорил, а Ганс опустил у ног Егора вещмешок с ружьем, козырнул и помчался вниз к перешейку, прижимая локти к бокам и далеко вперед выбрасывая длинные ноги в кирзовых сапогах, видимо, так в молодости учили его спортивному бегу.

Егор хотел еще что-то сказать, да где уж Ермаков-то! Еще миг — и красный конь скрылся в березовом мелколесье.

Егор одернул куцую фуфайку, крутнул головой и, поеживаясь от утренней свежести, потащил рюкзак и ружье в дом лесничества.

Постучал в дверь, нетерпеливо потоптался на крыльце, дожидаясь, пока в доме проснутся. И снова забарабанил.

— Егорша?! — откидывая щеколду удивилась заспанная Аленка. — Ты чего в рань такую?

— Если б из пушки по дому шабаркнули, ты б, наверное, тоже не проснулась, да?

— А чего?

— Я еще с полпути слышал, как тут Федя Ермаков канонаду на перешейке устроил. А она спит себе без задних ног…

— Сам не выспался, что ли, с утра ворчишь? Хоть бы «здравствуй» для начала сказал. А где сам-то Ермаков?

— В Нечаевку полетел. На моей лошади. Анисья рожает.

— Ой, как хорошо-то!

— Да пока мало хорошего. Всю ночь с ней старухи нянчились. Надо, говорят, в Юргу везти. Ганс побежал за машиной. Где Михаил-то? Пора вставать. Вон тут новостей сколько…

— Так нету его. Ночью уехал. Поди, с Яковом Макаровичем на озерах у грани все еще. К обеду только обещали вернуться.

— Во! Все в бегах. И я заодно мотыляюсь туда-сюда, как цветок в проруби. Куда вот теперь? Может, ты скажешь?

— Оставайся, будем уток потрошить.

— Не-ет… Сабантуя в честь Михаилы Ивановича не получится. Жултайка еще не пригнал свой трактор из мастерских. Федору не до нас. Да и Юлька наказывала, чтоб без нее из Нечаевки ни шагу. Командир нашлась… А меня посерьезнее командир ждет, сам Тунгусов. Поди, уже в кузнице. Решил лично всех колхозных лошадей перековать. Посевная на носу. Эт тебе не кашу варить.

— Ну так и ладно, Егорша. Что за беда! Завтра мы с Юлей в школе увидимся.

— Да она… Чей-то опять вредничать стала. Как Нюська Кузеванова замуж выскочила, так и Юлька… Дед, говорит, плох совсем стал.

— А при чем тут Яков Макарович?

— Не знаешь ты Юльку?! Ей же все время надо кем-то командовать. А дед уже не вояка. Вот чтоб мне треснуть, через год Юлька станет заведующей магазином… Или замуж выйдет.

— Егорша, я ничегошеньки не понимаю, что ты мне наплел.

— Ничего, скоро все поймешь, когда Юлька тут лесничихой заделается.

— Не говори глупостей. Что в рюкзаке?

— Утки. Федина добыча.

Аленка отложила двух селезней на крыльцо, а рюкзак пристроила за плечами Егора и подтолкнула его в спину.

— Отдашь в Нечаевке. Сам знаешь — кому. Если Ганс побежал в лагерь, то сейчас мимо машина пойдет. Дуй на дорогу. Завтра в школе увидимся.

— Я вижу, и ты в командиры метишь… Куда мне от вас деваться? Ружье-то не забудь прибрать.

И пошел со двора, серьезный, обиженный немножко и озабоченный, то поправляя на ходу рюкзак, то одергивая короткую фуфайку. Аленке и жаль стало Егорку, и весело почему-то сделалось. На целую голову выше Михаила вырос за эти два года их друг Егорша, совсем не похож теперь на прежнего лопушка, но и на семиклассника не похож, наравне уже со всеми мужиками работает. Такой же безвольный и безотказный, каким был когда-то Микенька Бесфамильный. Все конюхи одинаковые, что ли, удивилась Аленка.

Она еще постояла немножечко на крыльце, погрелась на солнце и пошла теребить селезней да обед готовить к приезду Михаила. Жизнь в лесничестве всему научила Аленку, и ей нравилось быть здесь хозяйкой: прибираться по дому, готовить еду, даже иногда самой и сети на озере проверить, а главное — помогать Мише закончить семилетку. Об этом просил Аленку сам товарищ Тунгусов. Но получалось, что главным для нее тут было все. Жизнь — минутка за минуткой. Хлопоты по дому и то немногое, что доверял ей иногда Михаил по лесной части. А еще гордое сознание своей необходимости на Лосином острове, как нужны озера, нужны березы, дом, небо и солнце. Для жизни нет мелочей, даже каждый листик на дереве — частичка большого леса, а человек ведь не просто листок и даже не деревце, а что-то большее, чему Аленка не могла еще дать объяснения.

Михаил с дедом Сыромятиным вернулись после полудня. Аленка тут же выпалила все новости, и старик не стал даже заходить в дом, засобирался в Нечаевку. Как ни уговаривала его Аленка отобедать, наотрез отказался.

— Благодарствуй, касатка. И ты извиняй меня, Михаил Иванович, побегу я небось пригожусь чем. Ишь ведь, Тунгусов опять же решил ковать лошадей, а дело это больно мудреное. Без кузнеца-то как пить дать запарились там. Как же без совету да без пригляду… Нет, побегу.