– А однако ж ты выжил, – хмыкнул Полупуд.
– Скажу без утайки, сам удивляюсь… – пожал плечами Корсак. – Огонь, что харцызы подо мной разожгли, к тому времени перекинулся на одежду, и стало так припекать, что больше ни о чем думать не мог. Вертелся, как уж на сковороде, стараясь из костра выкатиться да пламя сбить… Да только со сломанными ребрами не шибко повертишься. Боль была такая, что я в очередной раз сомлел… А когда очнулся – все вокруг черно и пышет жаром, как в преисподней, а я лежу посреди этого пепелища, аки Адам. Наг и благостен. Оселедец и тот под корень выгорел, – Иван снял малахай, демонстрируя розовую и лысую, как ладонь, всю укрытую узлами многочисленных ожогов голову.
– Изрядно… – оценил Василий.
– Ото ж то… – согласился Корсак. – Но и путы мои огонь не пощадил. Сгореть не сгорели, а истлели достаточно, чтобы порваться. Освободился, встал, огляделся, да и побрел сюда… Без коня и оружия в Диком Поле долго не заживаются, сам знаешь. Помощь то ли будет, то ли нет… А здесь мы всегда в тайнике кое-какой припас на черный день хранили. В общем, добрел с горем пополам… Подлечился… Перезимовал. Сперва хотел по весне на Запорожье двинуться, а потом решил дождаться, когда промысловики сюда придут. Хорошее ж место… Редкий год сюда не хаживали. Не из нашего куреня, так другие. Не дождался…
– В том году Кош Молдавскому господарю на помощь ходил… – объяснил Полупуд.
– Вон оно что, – Иван покивал понимающе, но как-то равнодушно. – Ну, я примерно так и думал… А не зная броду… на Сечь соваться не рискнул. Не решился один в такую даль пускаться. Не смог забыть пережитого. Да оно само не давало… Особенно перед дождем… Перезимовал опять здесь же. И не заметил, как отшельником стал. Не тянет больше к людям…
Казак помолчал немного и продолжил чуть смущенно:
– Обида, по правде сказать, меня сильнее боли мучила. На Лаврина… Я же побитый, с поломанными ребрами медленно шел… И все думал: если это он подпал учинил, то почему не догнал… Не выследил?.. – и Корсак снова перекрестился. – А оно вон как. Прости еще раз, побратим…
– У каждого своя судьба… – рассудительно отозвался Василий. – Меня, к примеру, людоловы третьего дня в муравьиную кучу сунули… И если б не Петруха, там сейчас бы уже только кости оглоданные белели. Так что не нам судить божий промысел. Может, для того Господь тебя сюда и направил, чтобы теперь ты всех этих несчастных баб да детей, чудом неволи избежавших, приютил и оберег? И чем казнить себя да сокрушаться, лучше подумай, как зимовать с ними станешь. Теперь это твоя семья и твое войско, Иван Корсак… Во всяком случае, пока мы с Ангелом их мужей да сыновей не отыщем… И я думаю, что спасти сорок душ – хорошая плата за одну жизнь. Лаврин Капуста был бы доволен, что не зря погиб…
Произнеся все это, Полупуд лег на бок, надвинул на глаза шапку и почти тотчас размеренно захрапел. Негромко, но так сладко, что тревожить его не осмелился бы и самый приставучий собеседник. Даже если не поверил…
Так что Корсак озадаченно почесал затылок и как бы в первый раз оглядел спящий лагерь… Потом посмотрел на меня.
– Ты… отдыхай, парень… Как там Василий тебя назвал? Ангел? Чудно… Ну, да не мое это дело. Намаялся небось? Вот и ложись. А я на всю оставшуюся жизнь отоспался. Покараулю…
* * *
Утро пришло не с солнечными лучами или петушиным криком, а с тихим шелестом дождя, конским топотом, бряцаньем оружия и громкими восклицаниями. А для меня лично – роль будильника сыграл не слишком вежливый тычок в бок.
– Просыпайся, Петро… Басурмане пожаловали.
Сон как рукой сняло. Я мгновенно вскочил на ноги, уже почти привычно нашаривая рукой саблю.
– Тихо, тихо… – ухмыльнулся Полупуд. – Что ты как заяц на пашне скачешь? Только птиц растревожишь.
– Птиц?.. – я все еще ничего не понимал. Не привык к таким побудкам. Мне бы контрастный душ принять, чашечку кофе с круассаном выпить. Пришлось довольствоваться собранными в ладонь дождевыми каплями, все чаще просачивающимися сквозь густую крону леса. И попил, и умылся.
– Ну да… – запорожец уже смирился с тем, что имеет под своей опекой несмышленыша. – Здесь же истовое птичье царство… Испугаются, взовьются тучей над зарослями – вернее приметы и не надо. Сразу укажут басурманам, где беглецов искать. Нас то бишь… Так что ты давай без прыжков и резвых движений. Ненастье нам на руку, птицам тоже мокнуть зря не хочется, но лучше поберечься… Тарас, вон, сходил уже.
Василий кивнул в сторону молодого крестьянина, вокруг которого хлопотали несколько молодиц.
– Что с ним?
– В дозоре стоял. Услышал, как татарва прибыла. Задумал посчитать их… Вот и поймал стрелу. Считай, дважды в рубашке родился. Первый – голомозые на слух били. От того только плечо зацепили. Второй – стрела чистая, не отравленная. Что у басурман редкость большая. Очень они любят, когда враг мучается. Так что ты запомни, на будущее… Случись что, рану сперва расширить… чтобы побольше крови вытекло. Если жила не задета и мух нет, то и не перевязывать вовсе, пусть яд с сукровицей выйдет. А как подсыхать начнет, щедро окропить рану соком тысячелистника и его же листьев измочаленных под повязку положить. Потом сменить на капустный лист или подорожник. Они жар вытягивают. А если надо все быстро – замешать тесто из пороха на водке и залепить. Но ненадолго… При первой же возможности рану надо очистить и снова кровь пустить. Иначе пропасница может кинуться.
– Я понял… От лихорадки, да и просто от жара крепкий отвар из вербовой коры хорошо помогает… – я вовремя вспомнил историю открытия салициловой кислоты. – А пока отвар будет остывать, горсть муравьев в него надо бросить.
Это уже собственная придумка. Но как иначе использовать муравьиную кислоту, я сходу не сообразил. Не рекомендовать же взрослым людям веточку в муравейник совать, а потом облизывать. Лечение должно быть солидным, иначе в его силу не поверят.
– Да? Я запомню… Одарка? Слышала? Делай, что Петро сказал. Ставь казанок на огонь и вари кору. А мы – пойдем на берег, глянем на гостей непрошеных. У тебя глаз зоркий, приметливый. Дождь нам на руку, никакой шелест не выдаст. Только вперед все рано не суйся. Держись позади меня.
В детстве я зачитывался книгами Фенимора Купера и Карла Мая о Диком Западе, и всегда у меня вызывала сомнение правдивость описываемого в романах умения индейцев бесшумно передвигаться по лесу. Ну, невозможно это!.. Сколько раз сам пробовал… Ветки осторожно раздвигал, под ноги глядел, а все равно – нет-нет да и треснет какой-нибудь сучок, незаметный под опавшей листвой. Да как хрустнет! За сто шагов слышно…
Вчера днем я об этом не задумывался, но теперь, когда мощный, неуклюжий с виду, как битюг, Василий шел впереди меня, невольно вспомнил. Ибо казак производил шума не больше, чем порхающая с цветка на цветок бабочка. Несмотря на то что в руках держал мушкет, да и под ноги как бы не особенно глядел. Смысла нет, темновато еще…
Представив себе на мгновение летающего над лугом Полупуда, я зазевался и уткнулся запорожцу в спину.