Дух Времени - читать онлайн книгу. Автор: Анастасия Вербицкая cтр.№ 155

– Ну, шут с ними! Плевать! – крикнул Николай.

– А его по телефону вызывают… Бунт!

– Вот тебе и конституция!.. Ду-р-реха!..

– А уж на бирже что творится! Господи Боже мой! Паника… Бумаги летят… Все головы потеряли…

Действительно, через день стали все фабрики и заводы. Конкины, так гордившиеся всегда добрыми отношениями с рабочими на их «шелковой» фабрике, как в шутку говорил Мятлев, совершенно растерялись. «Неужели нельзя столковаться полюбовно? – огорченно восклицал Конкин. – Я им все дал: больницы, школы, театр… И все-таки недовольны…»

– Ну, времена! – возмущался Капитон. – Вчера толпа пришла снимать рабочих. Тридцать лет у нас люди служили, молчали… А тут, на-поди! Сняли и увели!..

– Требуй прибавки, наконец, да не бастуй! – подхватывал Конкин. – Ведь это по карману бьет…

– Я бы их в три кнута, прохвостов! – И Николай сверкал глазами.

Стачечники держались необычайно стойко. Все были поражены.

– Как же это можно без газет людей оставлять? – говорил вернувшийся на один день из уезда Мятлев. – Это дико! Это произвол… Варварство!.. Чем я виноват, что меня без газеты держат? Разве я хозяин типографии? Бог знает что!

Катерина Федоровна уже поднялась, но не выходила. Она сама кормила девочку. Мужа она видела теперь только ночью, он редко обедал дома. Она догадывалась, что он собирает деньги, что Анна Порфирьевна дала ему крупную сумму. Это её не удивило. Но когда она от Конкиной узнала, что Засецкая тоже, потихоньку, впрочем, от Мятлева, поддерживает стачечников, она расхохоталась. «Вот дура-баба! – говорила она Фимочке и Капитону. – Ей лишь бы роль играть! Ничего не соображает!..» Два раза она видела, как поздно вечером приходил Невзоров. Вера Ивановна, летом выпущенная из тюрьмы, долго сидела у Андрея, а потом уходила, крадучись. А за нею Марья Егоровна… Неизбежная Таня тоже вертелась тут с какими-то поручениями. «Революцию делаете? – в лицо ей засмеялась Катерина Федоровна, когда Таня забежала её поцеловать. – Ну-ну!.. Действуйте… Кашу-то вы заварили, кто только расхлебывать её будет? Скольких людей по миру пустите?..»

– Чепуха!.. Все пойдут на уступки… Вот увидите… Кстати, хотите – брошюрку принесу?..

– А ну вас!.. Отстаньте! Ха!.. Ха!.. Блаженная какая-то!.. Ей-Богу… Даже сердиться на вас невозможно!..

Наконец-то вздохнули свободно… В начале октября кухарка Катерины Федоровны сообщила новости из мясной, где образовался клуб прислуги. Трамваи двинулись. Скоро газеты выйдут… Университет открыт… Через два дня она принесла первый номер «Русских ведомостей» [230] …

– Слава тебе Господи! – говорил Мятлев на вечере у Конкиных. – Одиннадцать дней без газеты сидели!.. Я прямо неврастеником сделался!

– А вольно ж вам! – возражал Капитон. – Я уж сколько дней «Листок» [231] читаю!..

Мятлев брезгливо сморщился.

– Это дело вкуса… Я не признаю уличных газет… И «Русским ведомостям» никогда не изменял…

– У нас кончилось, а в Петербурге началось, – заметил Конкин. – Так и будем чередоваться!..

Стачка кончилась повышением заработной платы. Тобольцев торжествовал и не скрывал своей радости.

– Это они на кабак, на вино теперь прибавку тратить будут, – возражала ему жена. – А несчастные семьи по-прежнему голодать будут… Не видала я разве, как в день расчета они мужей у трактиров ждут?

Кухарка и нянька вторили ей во всем. К великому Удивлению Тобольцева, они злобствовали на рабочих.

– Я бы их в три кнута принял бы! – твердил свое Николай. – И чего потакают! Дур-рачье!.. Себе на шею… Загово-орщики… Будь я губернатором, показал бы я им Кузькину мать! За-го-во-ор-щики!

Казалось, все минуло и жизнь вошла в свою колею. Фимочка опять побежала в «Лион». Опять улицы кипели толпой, а Кузнецкий – праздной, нарядной публикой, дамами, детьми, боннами, пшютами-студентами [232] в куцых фуражках и щегольских пальто… Опять глазели часами у витрин, наводняли днем магазины, вечером театры…

Но Тобольцев знал, что буря идет… Близка ли она?

Когда она разразится, этого предвидеть было нельзя, но прибой рос. И вся жизнь стала вдруг такой новой и яркой! Весь город изменил физиономию… И наблюдатель, как Тобольцев, из мелких штрихов создавал картину… Удивительно много женщин вдруг появилось на улицах… Курсистки и студенты ходили целыми группами, пользуясь чудной осенью, останавливались толпой на панелях, площадях и бульварах, игнорируя полицию, громко смеялись, уверенно и горячо спорили. На бульварах, по праздникам, кучками собирались рабочие и что-то обсуждали… По вечерам, когда праздная публика волнами выливалась из театров, толпы молодежи, возбужденно споря, возвращались с каких-то сходок и лекций… Мертвая по вечерам Москва теперь кипела и жила… Какое-то повышенное настроение чувствовал Тобольцев. В университете всё ещё не учились; шло брожение, назначались сходки… Их запрещали. Тогда собирались за городом – в полях, в Останкине, в Петровско-Разумовском. Юные лица переполняли отходившие к Бутыркам вагоны трамвая, и Тобольцев любовался этими сияющими глазами, этими светлыми улыбками… Через Веру Ивановну и Бессоновых он был в курсе дела и напряжённо ждал…

А биржа, чуткая, как барометр, к малейшему давлению атмосферы, обнаруживала резкие колебания, какую-то зловещую, глухую, необъяснимую, казалось, панику… Этот барометр явно шел на бурю. Сделок не было, бумаги падали с ужасающей быстротой. Носились странные слухи о предстоящих крахах фирм, вчера казавшихся прочными… Вдруг исчезла уверенность в завтрашнем дне…

Ещё в конце сентября, не успел Тобольцев вернуться из Крыма, как ему подали карточку. «Третий раз приходит», – с неудовольствием сказала ему жена.

Это оказался эмигрант из Женевы. Он приехал смело и поселился в Москве как легальное лицо, с паспортом на имя Николаева. Он привез Тобольцеву письмо от знакомого ему члена центрального комитета, с просьбой помочь деньгами ввиду необходимости усиленной пропаганды. Это был симпатичный молодой блондин с нежным лицом и бородкой, имевший за собой уже девять лет партийной работы. Он оживленно рассказывал, как там, за границей, живо чувствуется этот подъем общественного самосознания. Все опьянены, наэлектризованы… Все кинулись в Россию, у кого есть только возможность вернуться… Комитет дает широкие полномочия, потому что руководить движением издали уже становится трудным.

– Вы – меньшевик?..

– Да… Я объездил пол-России, пока вы были в Крыму, чтоб ознакомиться с настроением. Я убежден, что мы стоим накануне революции. Юг весь в огне. Общая забастовка признана необходимой, и провести ее, по-моему, возможно… Мы выезжаем, восемь человек, в Иваново-Вознесенск завтра! Достаньте нам денег…