Между ангелом и волком - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Вильке cтр.№ 3

До чего ж странно, что ему не досталось за капеллана! Она даже не сказала свое обычное — «Святые угодники!» — и не пригрозила, что за хулиганство отправит в интернат для трудновоспитуемых. Что такое этот интернат, Вольфи толком не знает. Но чувствует, что там, должно быть, плохо.

В доме тихо и зябко — зимние сумерки забрались уже во все углы. Вольфи зажигает свет и превращается в Кристофа.

Потому что его встречает отец.

Его портрет глядит и с высокой полки у двери, и из угла в кухне. В каждой комнате дома по отцу — а портрет-то один и тот же, старая чёрно-белая фотокарточка, как у кинозвезд. На ней отец похож на джазового певца, на франтоватого киноактера. Может быть, как те, что снимаются в ковбойских фильмах, которые так любит Вольфи.

Он, наверное, никогда бы так не сказал: «отправлю в интернат». И не драл бы выбивалкой для ковров. Наверное. Или ремнем — как дядя Вильфрид. Он просто положил бы руку ему на плечо и сказал:

— Пойми, старик…

Мама говорила, что их дом отец построил сам — от первого до последнего гвоздя. Вот только второй этаж достроить не успел. Поэтому там, рядом с комнатой Вольфи, сделали чердак. Огромный гулкий чердак с большими окнами — там мама развешивает белье и держит всякую всячину.

Когда-нибудь Вольфи второй этаж достроит — это точно. Он ведь в то время, когда не хулиганил, научился и ремонт делать, и цемент замешивать. Не хуже отца, наверное. Как только мама видит его с молотком или лобзиком в руке, она становится мягче воска и лишь повторяет: «Совсем как папа».

А когда никого нет дома, Вольфи любит забираться на чердак и читать рыцарские саги. Правда, после того, как переделает всю работу по дому, которую мама пишет в аккуратный столбик и пришпиливает список на кухонную стену.

Ведь когда у человека нет папы, то человеку надо уметь и лампочки поменять, и полки прибить, и даже подстричь самшитовый куст у входа в дом.

Зато потом можно и сюда. Перебирать старые вещи, к примеру — в них всегда находится что-то интересное. Старинный деревянный домик для птиц, который смастерил отец — он большой, достает Вольфи до пояса и совсем как настоящий дом. Отцовы рабочие халаты. Огромные пустые мешки из-под муки, еще военного времени. Стопка пожелтевших фотографий, на которых где-то сзади всегда фашистские кресты.

В углу сложены старые журналы — их Вольфи никогда не рассматривает, неинтересно. Под ними — какие-то тетради: вдруг мамины? Вдруг она тоже хулиганила в школе и злила какого-нибудь капеллана?

Они очень, очень старые, эти тетради, такие, что листы стали цвета кофе с молоком, если молока налить побольше. Под обложкой — аккуратным почерком, не то что его каракули, — выведено имя владельца: Роберт Дюпрей. 8 класс. Роберт. Дюпрей. Вольфи пробует на вкус иноземную фамилию. Силится представить себе старшего мальчишку, который так аккуратно писал сочинения.

Чувство, что до тебя в доме, где казалось, всегда был только ты один, с самого рождения, жил кто-то другой — странное донельзя.

Может быть, это какой-то мамин родственник, про которого она забыла рассказать? Нет, Дюпрей — с такой фамилией родственников у них точно нет.

Обязательно нужно у нее разузнать, как представится случай.

А на полях тетрадки вьются нарисованные карандашом эдельвейсы — хорошо нарисованные, видно даже, что цветочные лепестки бархатные, как в жизни. Совсем не по-мальчишечьи, не по-взрослому. Вольфи презрительно фыркает. Вот еще — цветочки! Какой-то он смешной и нелепый, этот Роберт Дюпрей.

Перед сном Вольфи нужно еще узнать, удостовериться:

— А ты точно меня не накажешь?

— Завтра Рождество, — говорит мама, как будто бы он и сам не знает. И словно оправдывается, что Рождество. — Спи давай.

Щека ее пахнет ванилью и кардамоном — праздником.

Ночь за окном не черная, а мохнато-синяя — снег освещает весь мир огромным вездесущим фонарём, чтобы никому не было страшно.

Вольфи — волчонок с ангельской фамилией — хочет и не может представить себе Бога.

Каким он должен быть, если на него служит капеллан Кройц?

И только уже засыпая, он видит его: Бог совсем как люди, только почти без возраста, но скорее взрослый, с серой бородой и тонкими пальцами.

Он худой, Бог — и с очень грустными глазами.

— Знаешь, завтра будет праздник: смех, веселье там и тут.

В этот день восторг и радость Сами в дом к тебе придут.

Ночку подождать всего, а назавтра — Рождество! [1]

Так поют перед самым праздником в Городке Ц., когда выпекают охряные пряники и покрывают их белой лимонной глазурью, когда ставят ёлки и приносят с ними в дома запах хвои и свежих хмелевых шишек, когда открывают последние окошки адвентского календаря, чтобы увидеть нарисованного младенца Христа или ангелов в золоте.

«Ночку подождать всего, а назавтра — Рождество!» — бормочет себе под нос Вольфи.

И почему оно всегда так — ждешь-ждешь, готовишься. Каждый день просыпаешься с мыслью: а ведь праздник скоро. И от этой мысли щекочет где-то в животе, посередке, рядом с сердцем. Мама закрывает двери в гостиную — не ходи туда до праздника, Вольфи, потому что за ней стоит елка с желтыми свечами, каждая в маленьком металлическом блюдечке, для воска. Под елкой — подарки в разноцветной бумаге, а на комоде — ясли: Иосиф, волхвы, дева Мария и младенец Христос в разноцветных одеждах, вырезанные из липового дерева другом детства дяди Вильфрида, который живет где-то далеко, за горами, за границей. Он так хорошо их вырезал из мягкой древесины, что у младенца видны все пять деревянных растопыренных пальцев на пухлой руке.

И ходишь каждый день мимо этой двери — каждый раз затаив дыхание, будто если дышать, дверь сама откроется и секретам конец.

А потом — рраз! — и от Рождества уже ничего не остается, кроме конфетных оберток и маминого подарка, потому что, конечно же, никакого Николауса не бывает, а на подарки зарабатывает мама в скотобойне Родла.