Сделано в Швеции - читать онлайн книгу. Автор: Андерс Рослунд, Стефан Тунберг cтр.№ 26

Тот наконец встает, босиком выходит на балкон, по обыкновению облокачивается на перила.

И видит. То, что видит Феликс.

– Папа! Там Лео!

– Угу. Там Лео.

– И они тоже! Они, папа! Мы должны…

– Ничего мы не должны.

– Да как же, папа! Хассе! И…

– Лео должен все сделать сам. И сделает, в одиночку.

Лео выбрал место, где его будет хорошо видно с балкона, рядом с кустами и фонарными столбами. Хассе подбегает туда первым, дышит тяжело, как и Лео. Они смотрят друг на друга. Хассе без куртки. Рослый Хассе глядит на Лео сверху вниз.

Расставить ноги. Руки повыше.

Последний взгляд на балкон седьмого этажа. Феликс подпрыгивает, хватается, подтягивается, пока не повисает на перилах, рядом с папой.

Один-единственный удар. Правой. Прямо в нос.

Хассе не успевает понять, что произошло. Просто падает на колени, из глаз брызжут слезы, кровь течет по губам, подбородку, шее. Вот так же лежал Лео.

Подбегает Кекконен, он запыхался, дышит шумно и часто.

Ростом он намного меньше Хассе, но сильнее, крепче. Первый его удар – промах, едва не задевает щеку Лео, но коленки у Лео мягкие, пружинистые, а ноги быстрые, и второй и третий удары Кекконена не достигают цели.

А вот первый удар Лео – попадание. Не совсем в нос, больше по щеке и подбородку. Приземистая фигура удерживается на ногах.

И бьет в ответ.

Продолжая пританцовывать, мягко и быстро, Лео достает Кекконена в висок, потом в плечо, потом по другой щеке, и тот, пошатнувшись, падает, причем даже взгляд меняется – въедливые, злые глаза стали растерянными и испуганными.

Лео уже поворачивается к балкону, к папе и Феликсу, и тут ситуация опять меняется. Он не видит, как и почему, но папа вдруг начинает кричать и показывать рукой, словно предостерегая его.

Кто-то хватает его сзади. Лео вырывается. Изо всех сил. Он должен освободиться! И почти вырвался из хватки…

… когда она выпадает из кармана.

Папина финка.

Он не успевает. Наклоняется поднять, а ножа нет. Кекконен оказался шустрее, размахивает финкой.

Когда у тебя перед глазами мелькает нож, обычно видишь только лезвие.

Особенно если оно в тебя вонзается.

– Мочи его, блин! – кричит Кекконену Хассе, лежа на грязном асфальте и прижимая обе руки к носу, словно чтобы удержать его на месте.

Первый удар – нож глубоко протыкает левое плечо Лео. Точнее, левое плечо его толстой стеганой куртки. Из большой дыры вылезает пушистый белый синтепон.

Когда Кекконен бьет второй раз, Лео слегка наклоняет корпус, поворачивает вбок, и нож пронзает воздух. Тотчас же третий удар, быстрый, резкий, снова вспарывает куртку, рукав, но прореха поменьше.

– Мочи его! Мочи! – орет Хассе, и Кекконен сверлит Лео злобным взглядом, который глумливо ухмыляется всякий раз, как он выбрасывает лезвие вперед. Он метит в лицо Лео и еще дважды царапает его, прежде чем у них за спиной распахивается дверь.

Лео не оборачивается, лезвие слишком близко, обернись он – и ему нипочем не увернуться от очередного удара.

Потом он слышит. И понимает.

Шаги по асфальту, шаги босых ног.

Папины шаги.

И папино дыхание.

И папин голос:

– Бросай нож, гаденыш!

Кекконен подчиняется. Нож со стуком падает на землю. И они удирают. Хассе, зажимающий руками нос, и Кекконен, ссутуливший квадратные плечи, мчатся через парковку, сквозь кусты и через дорогу, к школе, меж тем как звонок вызванивает начало следующего урока.

Они стоят рядом, смотрят в разрисованное граффити зеркало.

Один ростом метр девяносто три, темные волосы зачесаны назад, второй – метр пятьдесят два, волосы светлые, взъерошенные.

– Нож. – Папа протягивает руку ладонью вверх, на ней лежит финский нож, в пятнах краски. – Нож, Леонард!

Лифт ползет наверх – второй этаж, третий, Лео пытается разглядеть в зеркале отражение отца. Оно дрожит. Обычно с папой так бывает, прежде чем он начинает пить вино с растопленным сахаром или когда ему осточертели лодыри и паразиты. Но только внешне. Не как сейчас. Изнутри.

– Я учил тебя, как надо драться. Руками! А ты… ты берешь мой нож!

– Не для драки.

– Тебе нож не нужен!

– Чтобы заставить их драться. Заманить сюда. Чтобы ты видел.

Папа сжимает нож. Он зол. И напуган. Зол от испуга и испуган от злости.

– Неужто тебе, черт подери, непонятно, что ты… ты…

– Но ты сам его использовал. Обрезал…

– Я прежде всего дерусь руками!

Шестой этаж. Седьмой. Приехали. Но оба остаются в тесной кабинке лифта. Пока не откроют дверцу, пока не перестанут смотреть друг на друга в размалеванное зеркало… останутся в этом тесном мирке…

– Ну, ты сорвиголова…

Голос у папы тоже дрожит, Лео видит отца в зеркале, почти на самом верху, где слой краски прозрачнее.

– Но я врезал ему, папа. Прямо в нос. Так?

И папа улыбается. Он смеется, когда получает конверты с деньгами, а иной раз – когда пьет черное вино, но улыбается редко. Сейчас он улыбается.

Каждый день дождь, несколько недель кряду. Капли долбили заполненную дыру перед серым бетонным кубом. Лео решил не думать об этом, но тревога не уходила ни на миг.

Он ждал возле скугосского торгового центра, на переднем сиденье машины, когда ветровое стекло покрылось пленкой воды, затрудняя обзор. Некогда открытое пространство между торговыми точками превратилось в крытую галерею. Продуктовый магазин располагался рядом с винным, а Махмудова пиццерия – по левую руку от входа, на клетчатых красно-белых скатертях, наверно, еще больше пятен, а на полке за стойкой еще больше сортов пива, чем помнилось Лео, однако хозяин тот же и всегда дружелюбно кивает: мол, я тебя узнал. Небо стало стеклянным потолком, грубую каменную брусчатку заменили пластиковой плиткой, а на месте скамеек и ограды, где раньше сидели лузеры, теперь были двери, которые автоматически открывались, когда к ним кто-нибудь приближался, вот как сейчас Аннели.

Уже через несколько шагов она остановилась, содрала целлофан с пачки сигарет, закурила под козырьком входа и глубоко затянулась, как обычно, когда волновалась. Какая она красивая. Постарше его, и все-таки из них двоих именно ей вечно приходилось разыскивать в сумочке удостоверение, чтобы предъявить на фейсконтроле. Она не шла, а выступала. Они прекрасно смотрятся рядом, часто думал он.