Сделано в Швеции - читать онлайн книгу. Автор: Андерс Рослунд, Стефан Тунберг cтр.№ 104

Папа дважды обходит вокруг кухонного стола, держа бутылку на вытянутой руке, выпятив подбородок и нижнюю губу, и бурчит, как всегда, когда пьян и думает о другом:

– Мы ведь не Аксельссоны.

Он моет под краном пропахшие бензином руки, закуривает сигарету без фильтра и откупоривает новую бутылку. Эту он выпьет.

– Понятно? Ты никогда не станешь паршивым Аксельссоном!

Пьет он еще быстрее обычного.

– Дело… дело было так. Когда стал встречаться с вашей матерью, я вообще-то не любил ее. Она была красивая, что правда, то правда, но я сказал ей: “Я тебя не люблю, любовь – это предательство”.

В одной руке у папы откупоренная бутылка, в другой – бензин, он проходит в коридор, совсем рядом с Феликсом, останавливается у вешалки.

– Знаешь, что она сказала, Лео? Она сказала, слово в слово: “Я никогда тебя не предам, Иван”.

Куртка висит на крючке, ботинки стоят на коврике.

– Слово в слово! Именно так. И тогда я сказал: “А как я могу быть в этом уверен?” Знаешь, что она ответила, Лео? Догадайся!

Куртка Лео на соседнем крючке, папа бросает ее на кухонный стол, где по-прежнему сидит на стуле Лео.

– Она сказала: “Если я тебя предам, Иван”, – слово в слово! – “можешь меня убить”.

Лео считает секунды. Шесть секунд от внезапного торможения до сбоя в коробке передач, двенадцать секунд от папиного рыка на замешкавшегося автомобилиста до поворота, более крутого, чем запомнилось папе, девять секунд между сигналами машины, идущей за ними, и ее резким выруливанием из левого ряда.

Они останавливаются. На том же месте, что и сегодня после обеда. И даже в темноте он различает широкую трубу бабушкиного дома, который кажется таким маленьким под сенью вишни, отчасти укрытый разросшейся малиновой изгородью. Они молча сидят рядом, осматривая окрестности, будто взобрались на холм и смотрят вниз.

Пластиковый пакет стоит у него на коленях.

Не очень тяжелый, но он поневоле сидит неподвижно, как истукан, потому что бутылку нельзя наклонять.

Запах – вот что хуже всего. Бензиновые испарения заползают в нос, в мозги. До сих пор он знать не знал, что такое “коктейль Молотова”.

Теперь дрожит он. Папа передал ему дрожь, как тогда отцу Хассе.

– Что бы ни случилось, Лео, знай: я тебя люблю.

Дрожь, которой он так боится.

– Папа?

– Да?

– Так надо?

Он даже не моргает. От этого глаза прямо-таки болят.

– Да.

– Но…

– Сперва мы с ней поговорим.

– А вдруг она не захочет говорить?

– Тогда то, что произойдет, – ее выбор.

Папа открывает дверцу, выходит. Первый шаг неловкий, он пошатывается, но, схватившись за боковое зеркало, восстанавливает равновесие. Ждет, когда Лео тоже выйдет из машины.

Но Лео не выходит.

Смотрит на часы с уродливыми стрелками. Час ночи шестнадцать минут и двадцать четыре секунды. Он знает: если следить за временем, смотреть на часы, чувства отступают. Он всегда так делает, когда они с Феликсом наперегонки носятся вверх-вниз по лестнице с рекламными листовками в руке, – счет секунд держит усталость на расстоянии.

Папа ничего не говорит, да и незачем, он просто протягивает руку, пока Лео не встает, прижимая пластиковый пакет к груди. Он не помнит, что рука у папы такая шершавая, много лет к ней не прикасался.

Путь к дому кажется очень долгим. Папа двигается как бы рывками, то и дело спотыкаясь. Тем не менее они выбираются к заднему двору. Впотьмах, по тропинке между кустами малины, которыми дедушка так гордится, ягоды на этих кустах крупнее, чем на других, теплого красного цвета, какой-то старый сорт, сладкий на вкус.

– Бритт-Мария.

Папа сжимает его руку, прогоняет безмолвие. Но не темноту.

– Бритт-Мария!

Лео тянет левую руку к свету на крыльце, смотрит на часы, на уродливые стрелки. Час девятнадцать минут пятьдесят две секунды. Проверяет еще раз, когда в доме загорается первая лампа. В спальне деда и бабушки. И еще раз, когда зажигают одну из ламп в гостиной, торшер под цветастым абажуром.

– Уходи! – кричит дед. Он открыл окно, и они глядят друг на друга. – Ночь на дворе, Иван, уходи!

Потом друг на друга смотрят Лео и дедушка, пока Лео не отводит глаза.

– Бритт-Мария! Выходи, Бритт-Мария! Твое место не здесь!

– Я вызову полицию, Иван!

– Ты? Паршивый Аксельссон?

– Если ты не уберешься!

– Бритт-Мария уедет со мной. Домой. К семье.

– Все, я закрываю окно. И если ты не уйдешь… вызову полицию. Слышишь, Иван? Вызову полицию.

Дедушка закрывает окно, гасит свет. Папа впервые отпускает руку Лео и грозит кулаком дому, дедушке.

– Бритт-Мария! Нечего сидеть там, как паршивый Аксельссон! Выходи! К своей семье! К своим детям! Ко мне!

Окно по-прежнему закрыто, в доме темно. Папа выхватывает у Лео пластиковый пакет, который тот прижимал к груди, достает бутылку.

– Выходи! Или я вас сожгу! Все спалю к чертовой матери!

Папа протягивает бутылку Лео. Руки Лео безвольно висят.

– Лео, целься в окно полуподвала.

Руки по-прежнему не двигаются. Лео не берет бутылку. И не смотрит на папу, смотрит в землю, в траву.

– Мы выгоним ее оттуда огнем. Понял?

Он достает из нагрудного кармана зажигалку, подносит огонек к горлышку бутылки, к тряпке, которую пропитали бензином и протолкнули внутрь, как корм в гусиное горло.

Тряпичные лепестки становятся желтыми и оранжевыми.

– Бритт-Мария! Это твое решение! Твой выбор!

Папины движения медлительны, так бывает, когда знаешь, что запомнишь их навсегда, хотя они и сливаются с голыми подвижными ветвями вишни. Он бросает бутылку в окно полуподвала, в комнату, где они обычно ночуют, когда гостят в этом доме, откуда не хочется уезжать. Стекло разбивается, и без малого через минуту – Лео уверен, потому что считает секунды, одну за другой, – огонь разгорается по-настоящему. Глухой звук. Слабые язычки пламени растут, пожар ширится, захватывает все внутри.

Папа больше не кричит. И не уходит. И даже не дрожит.

Комната ярко освещена. Но свет не такой, как от ламп, желтее. Огонь пожирает кресла и кровать.

Потом дверь в полуподвале распахивается.

Дедушка набрасывает на огонь большой половик, потом еще один, бабушка и мама тащат зеленые и синие пластиковые ведра, заливают огонь.

– Идем, Лео.