— Ладно, Джош, ты меня сделал, — сказал Элиот. — Теперь закрой эту хрень.
— Что, страшно? Слишком реально для тебя, маг?
— Серьезно, Джош, — вставила Элис. — Убери это, мы уже впечатлились.
Над полем сгущались сумерки, хотя было только два часа дня. Квентин не видел, что происходит над самым квадратом Джоша, но воздух вокруг него колебался, и трава позади выглядела размазанной. Травинки по бокам от него, образуя идеально ровный круг, торчали вверх как стеклянные. Крутящаяся воронка лениво переместилась на самый край поля, и ближайший дуб накренился к ней с чудовищным треском.
— Не будь идиотом, Джош, — рявкнул Элиот. Джош, перестав ликовать, нервно воззрился на сотворенное им волшебство.
Дуб стонал, корни под землей лопались со звуком винтовочных выстрелов.
— Джош! — крикнула Дженет.
— Хорошо, хорошо. — Джош отменил заклинание, и дыра во вселенной закрылась.
Сам напугавшись, он злился на них за испорченный грандиозный момент. Физики собрались у перекошенного дуба — одна его ветка почти касалась земли.
Декан Фогг составил график турнира: каждый уикэнд матч, в конце семестра финал. Физики, к собственному удивлению, стали выигрывать — победили даже снобов-психистов, возмещавших ошибки в заклинаниях необычайно острым даром предвидения. Удача не покидала их весь октябрь; единственными реальными соперниками оказались натуралисты, бившиеся насмерть вопреки своим зеленым пацифистским понятиям.
Благоуханное лето отступало под натиском холодов, а вельтерс становился серьезной помехой учебе. Вскоре он стал в ряд с другими заданиями, выделяясь полной бессмысленностью даже и среди них. Квентин и прочие физики теряли энтузиазм, и усиливающийся нажим со стороны Дженет начинал им надоедать. У нее бзик случился на почве вельтерса, все понятно, но им-то это на кой? Теоретически они могли бы освободиться, проиграв один-единственный матч, но на это у них не хватало духу и подлости.
Главной их проблемой по-прежнему оставался Джош. На финальный матч он, к примеру, вообще не явился.
В эту ноябрьскую субботу разыгрывалось то, что Фогг окрестил Кубком Брекбиллса, хотя никакого реального сосуда представлено не было. По краям поля воздвигли деревянные трибуны, много лет, не иначе, пролежавшие в разобранном виде на каком-нибудь пыльном складе — выглядели они, как в старом киножурнале. VIP-ложу занимали декан и профессор Ван дер Веге, державшая розовыми перчатками кружку кофе.
Небо было серое, брекбиллсские шоколадно-синие вымпелы щелкали на ветру, на траве проступила изморозь.
— Где его черти носят? — Квентин топтался на месте, стараясь согреться.
— А я почем знаю? — Дженет для тепла прижималась к Элиоту, заметно раздражая его.
— Ну его на хрен, давайте начинать, — сказал он. — Покончим наконец с этим.
— Без Джоша нельзя, — твердо ответила Элис.
— Кто сказал, что нельзя? — Элиот попытался отклеить от себя Дженет. — Без него даже лучше.
— Лучше проиграть с ним, чем выиграть без него, — стояла на своем Элис. — Он ведь не умер, в конце концов. Я видела его после завтрака.
— Мы все помрем, если он не явится прямо сейчас, — от холода. Придется ему в одиночку продолжать нашу славную битву.
— Пойду поищу его, — предложил Квентин, почему-то сильно обеспокоенный отсутствием Джоша.
— Не смеши. Он, наверно…
К ним подошел распорядитель, профессор Фокстри — меднокожий, в парке до пят. Студенты инстинктивно уважали его за добродушный юмор и индейское происхождение.
— Из-за чего задержка?
— У нас игрока не хватает, сэр, — объяснила Дженет. — Джош Хоберман отсутствует по неизвестной причине.
— Ничего. — Фокстри обхватил себя руками, с длинного крючковатого носа капало. — Давайте запускать шоу, мне лично хочется к ланчу оказаться в тепле. Сколько вас?
— Четверо, сэр.
— Ну и достаточно.
— Вообще-то трое, — вмешался Квентин. — Извините, сэр, но я должен его найти.
Не дожидаясь ответа, он рысью припустил к Дому — руки в карманах, воротник поднят.
— Да брось, Кью! — крикнула вслед Дженет и добавила сокрушенно: — Зараза.
Не зная, злиться на Джоша или волноваться из-за него, Квентин совмещал то и другое. Фокстри прав: с этой дурацкой игрой чересчур уж носятся. Может, он проспал, да и все, думал Квентин, одолевая заиндевевшее Море. Его-то, поди, сало греет. Жирный ублюдок.
В комнате Джоша, однако, не обнаружилось ничего, кроме книг, бумажных водопадов и грязных шмоток — кое-что из этого безмятежно плавало в воздухе. В солярии, распустив белую бороду поверх испещренного пятнами фартука, одиноко дремал профессор Бжезинский да билась о стекло громадная муха.
— Ищешь кого-нибудь? — не открывая глаз, осведомился профессор.
— Да, сэр. Джоша Хобермана. Он опаздывает на вельтерс.
— А, Хоберман. Толстый такой.
Старческая, с синими венами рука профессора извлекла из кармана фартука цветной карандаш и линованную бумагу. Набросав на листке план кампуса, Бжезинский произнес несколько слов по-французски и сделал в воздухе знак, похожий на розу ветров.
— О чем это тебе говорит?
Квентин, ожидавший каких-то магических спецэффектов, не увидел ничего необычного, кроме пятна от кофе в углу.
— Вообще-то ни о чем, сэр.
— В самом деле? — От Бжезинского пахло озоном, как будто в него недавно ударила молния. Он озадаченно воззрился на свой чертеж. — По-моему, это очень хорошее поисковое заклинание. Взгляни еще раз.
— Я ничего здесь не вижу.
— Правильно. А в каком месте кампуса не действуют даже хорошие поисковые чары?
— Понятия не имею. — Признание в собственном невежестве было самым простым способом получения информации от брекбиллсского профессора.
— Загляни-ка в библиотеку. — Бжезинский снова закрыл глаза, как старый морж на пригретой солнцем скале. — Там так часто играли в прятки, что ни черта теперь не найдешь.
Брекбиллсскую библиотеку Квентин — как и все, у кого был выбор, — посещал очень редко. Ученые былых времен напустили столько чар, разыскивая нужные книги или, наоборот, пряча их от своих соперников, что магия там практически не работала. Библиотека напоминала палимпсест, переписанный много раз и ставший от этого нечитабельным.
В довершение всех бед книги там еще и мигрировали. Один из библиотекарей девятнадцатого века, большой романтик, научил их самостоятельно перепархивать с полки на полку и откликаться на зов читателей. В первые несколько месяцев эффект, по слухам, был впечатляющий. Над абонементным столом сохранилась фреска с парящими, точно кондоры, большеформатными атласами.
Но вскоре эта система обнаружила свою нерентабельность. Корешки очень быстро изнашивались, а книги проявляли непослушание. Библиотекарь ошибался, полагая, что нужная книга будет слетать ему на руку, как только он назовет ее шифр: одни просто упрямились, другие клевались. Преемник уволенного романтика взялся приручить книги заново, но особо упорные экземпляры — к примеру, «История и архитектура Швейцарии с 300 по 1399 год» — до сих пор летали под потолком. Случалось, что целый подраздел, давно считавшийся усмиренным, с отчаянным шелестом поднимался вдруг на крыло.