Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Муркок cтр.№ 29

Вскоре уж солнце Сколь проглотит,

Пепел мира встряхнется!

Настал черед Глорианы. Она увидела мастера Уэлдрейка и подумала, не вдохновлена ли его боль до некоторой степени виной. Переведя дыханье, она, как Фрейя, сынтонировала:

В Железном лесу ветра земли

Послушны Орла Грозы крылам,

В Мидгарде крестьяне и короли

Все брошены к Хели ногам,

И Фьюлар-Суттунг в чужой личине

Бредет Меч Победы исхитить ныне.

Далее дюжий лорд Рууни, сиречь Тор, потрясающий добрым молотом:

Богам Асгарда чужд пред Сумерками страх,

Им по душе грядущая Резня.

Я вижу: бешеным клыком ввергает в прах

Мидгардов змей врага людей, их род храня,

Погибнуть чтобы между снега и огня!

И так далее в том же духе, покамест Уна не выступит вновь, дабы заключить Маскерад следующим:

Так Рагнарёк пришел, среди богов погибель сея!

Все полегли они в достойной битвы пекле.

Ни грубый Тор, ни Локи, хитр, ни радостная Фрейя

Последней битвы, страшной боли не избегли.

И в Новый Век наш Мир шагнул того быстрее,

Что Славный Альбион их принял тяжко бремя,

Ведь Глорию сию разделит всяко племя!

Уна заметила, что мастер Уэдлрейк не дождался аплодисментов, но с поспешностью, бросив отчаянный взгляд на леди Блудд, ускользает из зала. Уне представлялось, что, если качество маскерадов мастера Уэлдрейка пребудет на сем уровне, Королеве вскорости придется согласиться: пришла пора озаботиться поисками нового придворного поэта, – однако ладоши зрителей с жаром схлопывались, а Касимир и Гассан скакнули вперед, почти врезавшись один в другого, дабы поздравить Глориану с прелестностью ее спектакля, благородством виршей, мудростью чувств, достодолжным звонкозвучием музыки, так что Уна сумела скрыться за одной из ширм, разрисованных пейзажами, содрать опостылевшую накидку и обнаружить рядом леди Блудд, неукротимо хихикавшую наедине с собой. Опасаясь ловить взгляд леди Блудд и заразиться через него хихиканьем, Уна вернулась на сцену и была немедленно подхвачена лордом Монфальконом, почти что беспечным. В его словах определенно крылась большая теплота, нежели обычно, ибо он недолюбливал графиню, полагая ее соперницей в схватке за королевское ухо, губительным голосом, отваживающим Королеву от ее обязанностей.

– Красивые стихи, верно? – сказал Монфалькон. – Уэлдрейк на сию Двенадцатую превзошел себя. Надобно дать ему весной рыцарство, я поговорю с Королевой. «Что Славный Альбион их принял тяжко бремя, / Ведь Глорию сию разделит всяко племя!» Как точно, а?

Смакуя столь основательный перевертыш их обычных амплуа, Уна ухмыльнулась:

– О да, милорд! Так точно, милорд! – и услыхала за ширмой очередное ржание.

Ведя Монфалькона, взявшего ее под руку, она передвинулась ближе к центру Великого Зала, где Королева услаждалась лестью королей и князей и, в ее нынешнем настроении, могла обрушить эрлство на плечи поэта, коего за пару минут до того готова была выпороть столь добротно, как желала в потаенных помыслах. Таким образом, мастер Уэлдрейк с его несостоятельными виршами обрел почет и потерял единственную награду, коей был когда-либо достоин.

Доктор Ди прошествовал мимо, весь внимание к словам старинного друга Короля Рудольфа Богемского, объяснявшего результаты самоновейших экспериментов.

– Итак, трансмутация была достигнута? – вопрошал Ди. Уна видела, как он быстро и втайне стрельнул глазом в сторону королевской шеи.

– К сожалению, успех был лишь частичным. Предмет Маскерада напоминает мне о том, что я читал однажды про истинную природу карлов, появляющихся в старинных сагах. На самом деле они были могущественными колдунами, происходившими не с сей планеты, пришельцами из совсем иного мира, что принесли с собой все узнанные там алхимические секреты. Такова, видите ли, основа нашего фрагментарного научного знания. Обнаружив их трактаты – возможно, где-то на Северном полюсе, – мы могли бы отчалить воистину в новую эпоху в истории человечества. Я выслал три или четыре экспедиции, но, как ни жаль, ни единая пока что не возвернулась…

Музыка, ныне весела и изящна, заиграла вновь, и, не снимая костюмов, маскёры соединились со зрителями в триппе, усложненной форме галлимара, пребывавшего в моде, но совсем не подходящего человеку в костюме Норны Настоящего. Уна Скайская принялась ожидать Пиршества.

* * *

В обширном дворе корчмы «Грифон» пламенел изумительный костер Двенадцатой Ночи, столь жаркий, что он обогревал всех стоявших вокруг. Столь жаркий, что он обогревал даже тех, кто слонялся по открытым галереям наверху и лил пиво на головы друзей и врагов, гогоча над фиглярничанием труппы карл-скрипачей, гарцевавших вкруг огня под писки и скрипы, кои шумливо пародировали музыку. Щупая части спутников своих и спутниц, отказывавших в доступе к оным по тем или иным причинам в первые дни празднества, таща куски мяса, ломти хлеба и головы сыра, выделываясь, танцуя либо попросту колышась из стороны в сторону, писая, пукая и блюя в не столь уж приватных уголках корчемного двора, клянясь до самого гроба любить знакомцев по сей ночи и вечно ненавидеть стариннейших товарищей, люди заполняли всякое пустующее место. Морозный воздух разве только не горел и был столь напоен, что насыщал всякого его вдыхавшего, впитывая естественным образом пары кипящего мяса и жарящейся дичи, вина и рома, пота и спермы, томящегося дерева и тающего снега. Изо всех щелей трактира неслись взрывы смеха, и порой, когда Лудли бывал отталкиваем к огню неблагосклонной шлюхой, смех гремел так, что дрожали брусья. Здесь также имелись профессиональные клоуны – некоторые из них ранее увеселяли саму Королеву: дзанни, харлекины, хвастливый, вышагивающий гоголем щеголь, дряхлый склеротик, очаровательные леди – в платьях италийского покроя, хотя почти все девицы были лондонки, – под мухой благодаря королевскому злату и даря новым зрителям то, что Королева обретала за деньги.

В галдящей толчее, обнимая за талию полюбовницу, развязно печатал шаг капитан Квайр с мечом, что торчал позади, как вилючий хвост торжествующего кабыздоха, нашедшего тропку в мясную лавку. Изысканный бело-серебряный костюм капитановой партнерши, мишурная короночка на причесанной головке, добела пудренное личико, преувеличенно подведенные глаза, пугающе пунцовые губки явно высмеивали Королеву, каковой она явилась во время празднеств на льду.

Лудли, коего похлопали сзади по опаленной куртке, устремился шатаючись приветствовать господина и застыл как громом пораженный.

– Гермесова мать, капитан, что се такое?

– Наша собственная королева, Луд, пришла взглянуть на свой народец. Уважь ее, сир Лудли. Спорим, ты умеешь расшаркнуться как надо?

И Лудли, заразившись, как всегда, Квайровой выдержкой, моментально проникся фарсом и отвесил глубокий поклон, сдернул видавшую виды шляпу, осклабил уста, вздернул запирающий их зуб.

– Добро пожаловать, Ваше Величество, ко Двору… ко Двору Короля Пойла! – Он залился смехом и, колеблясь, выцепил темневшего подбородком Свинна, что проходил мимо с двумя кружками в каждой руке. – Позвольте представить Вашему Величеству лорда Хрюка Свиннского и… – ухватив за запястье девку, что пихнула его в костер, – …леди Чушку, его прелестную женушку. – Она снова оттолкнула Лудли, и тот сел в дворовую грязную слякоть, не перестав лыбиться. – Но что за королеву мы чтим-то? Как ее звать?