Темно-синий - читать онлайн книгу. Автор: Холли Шиндлер cтр.№ 49

— Она старается, ты же знаешь, — вздыхаю я. — И ты тоже могла бы постараться.

— Ага, — выдавливает из себя мама. И мы стоим еще около минуты, прежде чем она говорит: — Прекрати так на меня смотреть. Это же не случится в ближайшие десять минут?

Но по тому, как она обнимает меня за плечи, ведя в дом, я понимаю, что действительно так и случится.

Если набор генов действительно предрасполагает человека к тому, чтобы стать шизофреником, то возможно, что эти самые гены также ускоряют творческие способности человека, помогая ему в конечном счете выжить.

На следующий день я заполняю запрос на изменение своего расписания. Я опускаю его в ящик миссис Фриц в учительской. В следующем семестре я больше не буду ходить на занятия по компьютерному набору текста, на которые я записалась прошлой весной. Боже, набор текста, самый скучный в мире урок, с самым старым в мире преподавателем, мистером Брауном, который настолько старый, что, клянусь, он выдыхает пыль вместо воздуха.

Я записываюсь на занятия по искусству номер один. Прощайте, мистер Браун, Пыльное Дыхание. Ускоренный курс искусства и языка — вот куда я буду ходить.

Часть меня хочет бежать вприпрыжку по пути к лестнице. Другая хочет еле-еле передвигать ноги, и я не знаю, излечится ли когда-нибудь этот страх.

Я останавливаюсь у класса искусств и заглядываю внутрь. Сегодня он пахнет пещерой — укрытием, защитой. Дедушка Смурф прилепил к двери табличку: ОДНА НЕДЕЛЯ ДО ОБЩЕШКОЛЬНОЙ ВЫСТАВКИ В АКАДЕМИИ ИСКУССТВ! В глубине комнаты девочка с копной зеленых волос и мальчик совсем без волос изображают какое-то смешное двухголовое существо, схватившись за пальцы в чаше из папье-маше, — честное слово, совсем как в одной старой сцене из «Призрака» или что-то вроде того.

Но я продолжаю смотреть на них.

Я вспоминаю про скейтборд, который я засунула себе в шкаф, прежде чем Нелл — в своей страсти все отмыть и убрать — могла вытащить его и выбросить. Мои пальцы начинают чесаться.

Поддерживающей дозой является самая низкая доза, при которой шизофреник остается стабилен и действительно способен казаться нормальным человеком.

Мама вся покрывается потом, когда мы подъезжаем к стоянке рядом с Академией искусств. Но не из-за того, что ей плохо, не в этот раз. Она глубоко вздыхает и трясет руки, как будто хочет отряхнуть с них воду.

— Насколько было плохо? — спрашивает она, и ее голос дрожит от волнения.

Я пожимаю плечами:

— Это совсем не было…

— Ой, не надо, — стонет мама, закрывая лицо ладонями. Потому что она снова способна меня понимать.

Я не могу соврать ей. Просто посмотрев на меня, она уже знает, как ужасно она себя вела в Академии в тот день, когда заявила, что рисунок ее студента загорелся. И хоть мне досадно, что я не могу скрыть этого, мне нравится, что она вернулась. Мне так это нравится, что я беру ее руку и сжимаю в своей.

— Просто расскажи директору про лекарства, — говорю я, — и про терапию, и про генограмму…

— Конечно. Проще простого, — соглашается мама, щелкая пальцами, — я вернусь на работу.

Она выходит из машины, и я тоже выхожу, забирая с собой раскрашенный скейтборд. Я рада, что мама нервничает перед собеседованием и спрашивает меня, что я об этом думаю.

— Удачи! — желаю я.

— Удачи! Ха! — улыбается мама, тряхнув головой.

Она исчезает в здании, а я сажусь под кленом, что ближе всего к тротуару. Чем дольше я жду, тем больше мне кажется, что мое сердце все пропиталось жидким растворителем. Я даже не знаю, придет ли он сегодня.

Но он приходит. Он летит по тротуару на другом скейтборде, и с ним его друг с туканским носом. Когда Джереми замечает меня, он отправляет куда-то своего друга. Говорит что-то банальное, вроде «поболтаем позже», как будто ничего особенного не случилось.

И может быть, ловлю я себя на мысли, действительно ничего. Может быть, Джереми уже порвал с той коллекцией Ауры, со всеми теми штучками, которые, как он говорил мне, он сохранил, когда мы вместе ходили на мамины уроки живописи. Может быть, он выбросил их, потому что правда: лепестки розы, зажатые между страниц, это очень романтично, но ведь они всего лишь куски мертвого растения, верно? Разве не к этому сводится вся романтика? Держаться за ненужный хлам.

Прямо как в тот день, когда Джереми отдал мне свою доску, я чувствую себя огромной башней из шариков мороженого. Я таю, становлюсь мягкой. Мои ладони липкие, как почтовые марки.

Но я знала, что так и случится. И я вынимаю бабочку из кармана своего пальто. Конечно, это не настоящая бабочка, а просто кусок оранжевой цветной бумаги, сложенный в бабочку, — оригами. «Открой меня», — написано на теле бабочки большими печатными буквами (как в «Алисе в Стране чудес»), не то чтобы Джереми нужна будет инструкция, но мой почерк разлетается по крыльям взад и вперед. Просто посмотрев на бабочку, можно сразу понять, что внутри я написала Джереми записку. Боже, прямо как какая-нибудь девочка-ванилька, проводящая все уроки за написанием записочек, которые она потом опускает в ящик своей самой лучшей на свете подружки.

Я вылила в эту записку всё — про то, как мама стала своим собственным панцирем, и про тот пожар в музее, и почему я кричала ему такие ужасные вещи, и даже, господи, про Нелл, и про папу, и про Бренди, и про Керолайн, и даже — боже, не слишком ли? — про то, как поцелуй Джереми сделал меня свободной в тот момент, когда жизнь рассыпалась на кусочки. И может быть, написала я, если он все еще хочет, если я не самый ужасный тупица на планете, то, может быть, мы могли бы быть товарищами, вроде тех, что находят в Интернете свою любовь из средней школы после полувековой разлуки. Только нам не надо ждать годы — в этом нам повезло.

Может быть, написала я, мы могли бы стать по-настоящему прекрасными.

Я кладу бабочку-записку, на крыльях которой написано одно из моих самых сокровенных желаний, на скейтборд. Я раскрасила его в ультрамодном стиле. Вместо примитивной картинки я набросала абстрактные фигуры, добавив всплески черного и оранжевого, — узор на крыле бабочки-данаиды крупным планом, в надежде, что Джереми не забрызгает доску краской из баллончика в тот же момент, как принесет домой. Я вытаскиваю рулон клейкой ленты из кармана пальто и прилепляю бабочку к скейтборду — теперь она не улетит. Прежде чем убежать поджав хвост, я тихонько толкаю скейтборд вперед.

Когда Джереми наклоняется, чтобы взять бабочку, я уже исчезаю в здании Академии. Я не выдержу, если буду стоять с ним рядом, когда он будет читать.

Излечиться от шизофрении — это бессмыслица. Ты не можешь выздороветь, если у тебя шизофрения, как выздоравливаешь после простуды. Нет такого сиропа, нет специального крема, нет таблеток, которые убьют шизофрению в твоей голове. Но ты и те, кто заботится о тебе, можете вместе следить за твоим состоянием и даже придумать план действий, если симптомы наверстают упущенное, взрываясь на лицах твоих членов семьи, как самодельные бомбы.