Кадын - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Богатырева cтр.№ 111

Алатай набрал в грудь воздуха и вдруг залился краской, но все же выпалил:

– Я хочу вызвать тебя на поединок, царь! Я хочу биться с тобой, испытать хочу, сколь крепки Луноликой матери девы…

Его слова потонули в смехе. Воины хохотали, не сдерживая себя. Царь тоже смеялась, хотя глаза ее оставались внимательными и строгими, отчего Алатай робел еще больше. Конь под ним заплясал, запрядал ушами, шалея от гогота, и стал наскакивать на царского коня. Кадын натянула удила, пятясь. Конь ее захрапел, косясь недобро.

– Шеш, что же ты такой ярый. И зачем тебе этот бой? Или любопытство одно? – сказала она.

– Не любопытство, – тряхнул Алатай головой, с трудом сдерживая коня. – Много я слышал о силе дев Луноликой, хочу узнать на себе. Да вот еще что я слышал. – Он запнулся, смутился, но отступать было некуда, и он бросился, как в омут: – Слышал я, что тот, кто победит Луноликой матери деву, взять ее сможет в жены.

Теперь вокруг смеялись так, будто разгулялись шальные духи. Воины чуть не сползали с седел, хватались за конскую гриву. Кони храпели и ржали, шарахались в стороны. Алатай озирался, пытаясь делать высокомерное лицо, но глаза были испуганные.

– Трясогузка! – крикнул кто-то, взвизгивая от смеха. Алатай вспыхнул: однажды, говорят, поспорила трясогузка с орлом, что будет драться с хозяином реки и победит его, полетела на берег, ходит, хорохорится, хозяина реки зовет, а тот не идет, только смеется: куда тебе, слабой, я тебя раздавлю – не замечу, лети домой. Но та не улетает, все больше себя распаляет и уже от гордости и нетерпения хвостом трясет, думает, что боится ее хозяин реки, потому не выходит.

– Шутник! – крикнул Алатай. – И с тобой я сражусь, если успею! Лучше не задирай меня, не ради тебя я приехал!

– А не думал ли ты, что дева и убить такого жениха может? – сказала Кадын, отсмеявшись. – Не боишься?

– Я своему клевцу верю, – гордо вскинул голову Алатай.

– Шеш! – крикнула тогда царь, и все сразу притихли, послушные ее голосу. – Хорошо же, воин. Будем биться. Здесь хочешь или доедем до стана?

– Здесь, – сказал Алатай и спешился, за узду подвел Каспаю его коня. – Благодарю тебя, – сказал как можно спокойнее, но получилось плохо, сам услышал это и поспешил отвернуться. Но никто уже не смеялся над ним. Все смотрели серьезно, будто знали, что ждет его сейчас. Алатай старался забыть обо всех. Отстегнул накидку, снял с пояса кинжал, перехватил удобнее рукоятку и обернулся к царю.

– Добрые все вещи, новые, – слышал он, как переговаривались воины за спиной. – Домашний мальчик. – Но в этих словах ему мерещилась теперь не насмешка, а жалость.

Кадын уже ждала, готовая к бою. Ее поза дышала спокойствием и силой, и Алатай вдруг понял, что видит ее впервые: не деву, которую привык он встречать на сборах глав и чей облик томил его сердце, а воина, имеющего власть над жизнью и смертью. Его жизнью и его смертью. Алатай почувствовал это где-то в желудке, но некуда было уже отступать.

Он начал первым. Двигался осторожно, пытаясь вызвать нападение, пытаясь как можно ближе зайти с левой руки. Царь тоже не торопилась, тоже кружила и приглядывалась, приняла два выпада на рукоять, сама сделала ловкий, но ложный шаг и затаилась. Алатай видел, что она не верит, будто на одну свою силу надеется он в битве. Дух ли подсказывал ей, он ли сам себя выдал чем-то. Но Алатай уже не мог ничего изменить.

Они кружили, не подпуская друг друга, и воины стали недоумевать.

– Не жалей его, госпожа! – кричали кругом. – Те! Зачем жалеть сосунка! Ать! Ать! Трясогузка! Накажи его, царь!

От криков этих сердце в нем колотилось. Все вот-вот должно было разрешиться, и жизнь его, и вся доля. Пусть, решил он. И как раз тут после двух его выпадов Кадын отвела руку в сторону, неожиданно открываясь слева, чего он и ждал. Он тут же рванулся к ее лицу, будто стрелу выпустили. Но в тот же миг понял, что царя там нет, она выскользнула с такой скоростью, как человек и не мог бы, Алатай не успел даже заметить движения – а уже взвыл от боли в заломленной левой руке и упал на колени.

Вокруг закричали. Аратспай кувырнулся из седла и придавил его шею к земле коленом. Кулак левой руки ему разжали так, что пальцы хрустнули. Все увидели налипший в ладони едкий красный порошок, очень дорогой и ценный, какой кладут в еду для придания жгучего вкуса. Воины вокруг заревели как звери.

– Я отрублю ему руку! – услышал Алатай голос Аратспая и звон вылетевшего из ножен клинка.

– Нет! Отпусти его.

– Но царь! Он нечестно бился! Он недостоин быть воином!

– Отпусти, – повторила Кадын, и Алатая отпустили. Он поднялся на ноги, но глаз поднять не мог. – Те, трясогузка, – сказала она с улыбкой, хотя глаза не улыбались, они смотрели серьезно, в самое сердце его смотрели. – Осмеять меня вздумал? Зачем же при всех? Или решил, воины дали бы тебе уйти живым?

Он не отвечал. Кадын усмехнулась.

– А ты добрый воин. Ты правильно все рассчитал, только я быстрее. Хочешь ко мне в линию? Поставлю тебя младшим, ты быстро всему обучишься. А пеший бой тебе известен, как я погляжу. Так что, будешь моим воином?

Алатай молчал. Мужчины вокруг гудели, но открыто никто не решался высказать недовольство.

– Те, думай, – сказала Кадын. – Пока же езжай с нами, вечером скажешь свое слово.

И она отвернулась, чтобы сесть на коня, но тут же отпрыгнула, услышав сзади шум: Аратспай снова придавил Алатая к земле, а Каспай уже выкручивал клевец у него из рук.

– Что такое? – воскликнула царь гневно. – Или сзади убить меня вздумал?

– Не в тебя, в себя метил, – процедил Каспай. – Уж больно резв.

– Те, да что же ты такое, трясогузка! – Она подошла и смотрела на него сверху, а он не мог пошевелиться, задавленный коленом. Все в нем клокотало от отчаяния и стыда.

– Зачем… зачем мне теперь… жить… без тебя, царь… – выдавил он с хрипом и закрыл глаза.

– Те, какая странная ты птица, – проговорила Кадын недоуменно. – Свяжите его, – бросила потом воинам. – Сажайте на коня, да так, чтобы не думал убиться о камни. И везите с собой. Не здесь же бросать этакого птенца.

Ночь сгустилась холодная и тихая. Воздух был легок, звезды сияли резкие, лучистые. Алатай смотрел на них не мигая и не чувствовал ничего. Руки у него были связаны, он лежал на седельных подушках в стороне от общего костра. Воины царской линии, кто не жил в ее стане, разбили поодаль лагерь прежде чем отправиться по домам: на зиму Кадын распускала линию.

Время не двигалось, и звезды застыли. За весь день с Алатаем никто не заговорил, и сейчас воины только изредка оборачивались к нему: видели, что лежит неподвижно, хоть и не спит, и снова забывали о нем. Они предлагали ему похлебки, но он отказался, только выпил воды после перехода и сразу отошел в сторону.

Он вообще уже ни о чем не думал, и ничто не могло бы его сейчас тронуть. Он твердо знал одно: жизнь его кончилась, главное, чего он ждал и к чему готовил себя так долго, он упустил – и теперь не имело смысла ни о чем беспокоиться. Лишь только его отпустят, лишь только развяжут руки, он убьет себя, – он это уже для себя решил.