Мы из Бреста. Ликвидация - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Сизов cтр.№ 12

О.: Я был одет в фуражку гражданскую, стеганую замасленную фуфайку, а гимнастерка, брюки и кирзовые сапоги были красноармейские.

В.: Где же вы приобрели гражданскую фуражку, замасленную стеганую фуфайку?

О.: Фуражку и фуфайку я выменял у неизвестного мне гражданина в лагере Молодечно.

В.: Продолжайте показания о своем нахождении в бегах.

О.: Совместно с Ничковым пешком мы прошли до деревни Поповка Ольшанского сельского совета, а района не знаю, Виленской области (не точно), находящейся примерно в 100–120 километрах от Вильно. Это было вечером, примерно 25–27 сентября. В деревне Поповка на крыльце дома, стоящего на отшибе от других, мы увидели сидящего мужика, у которого попросили покушать, объяснив ему, что мы были еще до войны заключенными привезены на строительство аэродромов, а сейчас освобождены немецкими войсками и пробираемся на родину, в Смоленскую область. Данный мужчина предложил нам остаться у него поработать, но мы ему высказали опасение, что нас арестуют. Он нас в этом разуверил и сказал, что возьмет разрешение у старосты села о том, чтобы мы у него работали и не были арестованы. Так он и сделал, и мы остались у него работать.

В.: В чем был одет Ничков?

О.: Побег Ничков совершил в военной форме, но по дороге до деревни Поповка он выменял на военное обмундирование фуражку, коричневое в клетку пальто, самотканые брюки и рубашку, оставив только сапоги. Я также из воинского обмундирования оставил только сапоги, а гимнастерку и брюки променял на самотканые брюки и рубашку.

В.: Сколько времени вы проработали в деревне Поповка?

О.: В деревне Поповка у Петрусевича Романа, отчество я не знаю, я проработал до 31 декабря 1941 года. Ничков до этого же времени работал у брата моего хозяина, тоже Петрусевича, имя и отчество которого я не знаю.

В.: Что вы стали делать после 31 декабря 1941 года?

О: 31 декабря 1941 года староста деревни, фамилию которого я не знаю, предупредил нас, что нам нужно идти в Ольшаны в сельсовет, или, как его там называли, гмина, за получением документов на право жизни в Поповке. Но, когда мы пришли туда, нас арестовали в полиции, а провожавших нас хозяев отпустили. Таких, как мы, собралось 21 человек, вместе с которыми под стражей в гминах мы переночевали, а на следующий день были отправлены в тюрьму в город Ольшаны.

В.: Следовательно, в деревне Поповка у старосты вы были зарегистрированы?

О.: Да, были зарегистрированы под своими биографическими данными, за исключением того, что Ничков назвал своей родиной Смоленскую область.

В.: За что вы были арестованы немецкой полицией в Ольшанах 31 декабря 1941 года?

О.: Я этого не знаю, так как в Ольшанах допросов мне не чинили и обвинения никакого не предъявляли. В тюрьме же в Ольшанах в канцелярии какая-то девушка в присутствии полицейских сделала мне опрос и с моих слов заполнила какую-то карточку, где были занесены мои правильные биографические данные, а Ничков наврал [о] месте рождения, выдавая себя за смоленского.

В.: Сколько времени вы пробыли в тюрьме в Ошлянах и чем занимались последующее время?

О.: В тюрьме мы пробыли с 1 по 17 января 1942 года. За это время встретили Денисова Михаила Ивановича, [который] до призыва в Красную Армию проживал в городе Краснокамске и работал на фабрике Гознак. С ним вместе мы сидели в одной камере и вместе ходили на расчистку снега, устройство дорог [в] Ольшанах, делая осадку дорог елками. К 17 января 1942 года четверо заключенных заболели тифом…

– Ты общался с пленными? Каково твое мнение о них?

– Общался. Хотя бойцы Седова старались их не брать, особенно полицаев из вспомогательной полиции, охранных батальонов и эсэсовцев. Тем не менее в Минске захвачено больше пятисот человек солдат и офицеров Вермахта из охранных батальонов и танкистов, две сотни из Люфтваффе и примерно три сотни человек из числа различных немецких организаций. Офицеров, Абверовцев и сотрудников СД мы сразу отделили от других пленных и отправили в Москву.

– Да, я знаю, с ними сейчас работают следователи.

– Те пленные, с кем я говорил, в основном служили в тыловых организациях, занимались охраной лагерей военнопленных, организацией снабжения ГА «Центр», ремонтом техники. Среди них преобладала растерянность и удрученность от смены их положения, тем не менее довольно много тех, кто верит, что это ненадолго, что в итоге Германия победит, а они в ближайшее время будут освобождены Вермахтом, а восстание в Минске будет подавлено. В основном такие мысли высказывают те, кому до 40 лет. Те, кто возрастом старше, к попаданию в плен относятся довольно философски и откровенно радуются, что остались живы. Довольно охотно идут на контакт. Фанатиков среди пленных немного, но они есть. В основном это члены всевозможных нацистских организаций. Они на контакт не идут, фанатично преданы своему фюреру и считают нас недочеловеками и варварами.

– Понятно. Что там со вспомогательной полицией? Из кого она чаще всего формируется?

– В нее идут представители, условно говоря, пяти разных по своим целям и взглядам категорий населения.

Первые – это идейные противники советской власти. Среди них преобладают бывшие белогвардейцы и уголовники, осужденные по политическим статьям. Приход немцев они воспринимают как возможность отомстить «комиссарам и большевикам» за прошлые обиды. Белорусские, польские, украинские и прибалтийские националисты к тому же получили возможность вдоволь поубивать «клятых москалей и жидов». В отношении этой категории я согласен с Седовым – брать их в плен не имеет смысла. Только загрузим следователей лишней работой. Думаю, их следует уничтожать на месте без всякого разбирательства.

Вторые – это те, кто при любом политическом режиме старается остаться на плаву, получить власть и возможность вдоволь пограбить и поиздеваться над своими же соотечественниками. Нередко, как и представители первой категории, не отрицают, что подались в полицаи для того, чтобы совместить мотив мести с возможностью набить карманы чужим добром. Вот, например, что показал на допросе курсант Минских курсов полиции Лабанович: «На сотрудничество с немцами я пошел потому, что считал себя обиженным советской властью. До революции у моей семьи было много имущества и мастерская, которая приносила неплохой доход. Я думал, что немцы как культурная европейская нация хотят освободить Россию от большевизма и вернуть старые порядки. Поэтому принял предложение вступить в полицию… В полиции наиболее высокие оклады и хороший паек, кроме того, была возможность использовать свое положение для личного обогащения…» Думаю, что с ними надо поступать так же, как и с первой категорией.

Третьи – это военнопленные, для которых служба во вспомогательной полиции была единственным способом выбраться из лагеря военнопленных и выжить. Приведу в качестве иллюстрации показания полицая Грунского: «…Добровольно согласившись сотрудничать с немцами, я просто хотел выжить. Каждый день в лагере умирало по пятьдесят-сто человек. Стать добровольным помощником было единственным способом выжить. Тех, кто выразил желание сотрудничать, сразу же отделяли от общей массы военнопленных. Начинали нормально кормить, переодевали в свежую советскую форму, но с немецкими нашивками и обязательной повязкой…» Таких, как Грунский, довольно много. С теми из них, кто не запятнал себя кровью советских граждан, можно работать и привлекать на нашу сторону. Остальных – к стенке.