Записки современного человека и несколько слов о любви (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Гой cтр.№ 10

Еще полчаса машина летела низко над водой, потом накренилась набок и повернула к берегу, откуда через ущелье, разрезавшее эту неприступную стену из громадных скал, вытекала река.

Казалось, еще немного, и вертолет зацепит винтом за узкие, обрывистые склоны. Было похоже, что еще чуть-чуть, и адреналин начнет выделяться мне прямо в штаны.

Бортмеханик, который сам напряженно наблюдал за полетом, снова постарался меня успокоить уже привычным «не бзди». Правда, сейчас он явно сказал это не только для меня, но и для себя.

Пятнадцать минут напряжения – и стены раздаются в разные стороны, под нами изумрудное озеро, подернутое дымкой тумана. Не могу наглядеться на окружающую красоту, здесь все не так, как у меня дома. Через минуту картина за окном снова меняется, и вдали за снежными жерлами вулканов снова появляется океан.

Вертолет ныряет с высоты вниз и плавно приземляется у берега небольшой реки. Винты еще немного со свистом вращаются, и наступает непривычная тишина.

Деревянное строение с низкой дверью и потолком, до которого можно запросто достать рукой, было одновременно и клубом, и столовой, а вечером после путины превращалось в спальню на двенадцать человек. Нас здесь ждали. По центру стола стоял огромный котел с супом, хлеб на тарелке был нарезан по-русски, толстыми аппетитными ломтями, и, конечно, литровая бутылка с прозрачной жидкостью сразу притянула мой взгляд: этикетки на ней не было, но телепатически я почувствовал, что там внутри.

После взаимных приветствий рыбаки расселись за столом и засыпали меня вопросами. Им было интересно увидеть здесь нового человека, ведь до ближайшего населенного пункта отсюда километров двести. Во время путины их забрасывали сюда вертолетом, и два с половиной месяца с раннего утра до позднего вечера они вылавливали красную рыбу, разделывали ее, забивали небольшие бочонки красной икрой, а тушки солили или вялили под солнцем, прикрепив специальными металлическими прищепками. Издали она напоминала сотни сушащихся семейных трусов.

Я, как умел, рассказывал про жизнь в Риге, пытаясь ничего не преувеличивать. Оказалось, что некоторые из них бывали в Латвии и вспоминали об этом с удовольствием, один – его звали Павел – был даже два раза. Он выделялся среди других рыбаков большим ростом, был широк в плечах, а через его лицо с правой стороны пролегли три огромных рваных шрама, словно кто-то провел острыми вилами. Изуродованное лицо отталкивало и притягивало одновременно, а когда он поворачивался левой стороной, казалось, это совсем другой человек.

«Ладно болтать, давай, что ли, по одной», – сказал бригадир, мужик лет шестидесяти пяти, и потянулся к бутылке. Но прежде чем разлить по стаканам, он открыл подаренный мною рижский бальзам и плеснул внутрь сосуда грамм пятьдесят, объявив окружающим: «Сделаем коньяк!»

Мне никогда не приходилось пить чистый спирт с бальзамом, но после некоторых инструкций я опрокинул в себя содержимое стакана, задержал дыхание и сразу закусил огромным бутербродом с красной икрой. Внутри меня, казалось, загорелся огонь, но вскоре он разлился приятным теплом по всему телу. Все с любопытством смотрели в мою сторону и уважительно закивали головами, почувствовав во мне своего. Потом мы выпили еще по стаканчику и вышли на улицу перекурить. Поскольку я не курю, мне захотелось дойти до берега океана, потрогать рукой его воду. Но только я сделал попытку пойти за сараи для рыбы, как меня окликнули, показав жестами, чтобы я возвращался. Нехотя я двинулся обратно.

«Тут тебе не Рига. Сделаешь неверный шаг – и враз станешь, в лучшем случае, на меня похож!» – сказал мне парень со шрамом. Я непонимающе посмотрел на него. «Медведица вокруг лагеря ходит, наглая совсем стала, если бы не собаки, давно бы уже в сарае рыбу уплетала», – объяснил он мне. – «Караулит она нас, зазеваешься – обедом станешь».

Я присел рядом с ним на самодельную скамейку – широкую доску, прибитую к двум деревянным чуркам, и постарался завязать разговор: «А метки у тебя от медведя остались?» Видно, эта тема была ему не по душе, и он нехотя сказал: «Да уж, оставил память о себе на всю жизнь». Потом сделал глубокую затяжку, поднялся и зашел обратно в балок. На его место присел другой, более разговорчивый, и я задал ему тот же вопрос о шрамах на лице Павла. «Паша у нас мужик крутой», – начал рассказ мой новый знакомый, Серега.

«Отслужив в армии, он решил остаться на Камчатке, ему нравилось здесь все, и люди, и природа. Через пару лет он встретил свою любовь, Веру. Ростом она чуть-чуть не доставала до его плеча, по сравнению с ней он казался просто огромным, но был очень добрым и нежным. А если кто на его Веру не так посмотрит, быть беде. Поженились они через год, а еще через год она родила ему двух пацанов, да не каких-нибудь дохляков, а таких маленьких богатырей, каждый – копия папаша. В роддоме все смотреть бегали, как такая маленькая мама родила такое чудо. Потом, вдогонку, годика через полтора, преподнесла еще и дочку.

А потом эта проклятая рыбалка. Кто в наших краях рос, с детства знают – на рыбалку без ружья не ходят. Конечно, Паша об этом слышал, но особого значения не придавал и отправлялся за город налегке, только спиннинг да бутерброды с термосом.

Медведь как делает – он увидит тебя на другом берегу, пройдет километров пять вверх по реке, переплывет ее и зайдет со спины. Он скальп с одного взмаха снимает вместе со всем лицом. Они в зоопарке хорошие мишки и на фантиках конфетных, а в жизни звери хитрые и жестокие.

Пашка тогда с Верой на рыбалку поехал; никогда ее не брал, даже присказка есть – нельзя брать баб и рыбу на закуску, а он взял.

Медведь вначале на Веру набросился, она за спиной у Павла стояла. Он ее лапой как ударил, она метра на три отлетела. Потом принялся за него. А Пашка, как увидел свою жену бездыханной, сам на медведя бросился, у него финка была здоровая такая, вот он с ней на бурого и пошел. Какая битва там была, никто не знает, нашли его в объятиях мертвого медведя. Думаю, косолапый перед смертью усрался, – он же, дурак, не знал, что за Верку Павел и льва бы загрыз», – закончил рассказчик. «Жалко Веру!» – промолвил я. «А че ее жалеть, полежала в больнице месячишко, а потом через год снова ему родила. Это Пашка месяца три отходил, а бабы живучие, их просто так не укокошить», – обрадовал меня напоследок Серега.

Снова загудел двигатель вертолета, засвистели его лопасти, и машина оторвалась от земли. Внизу стояли люди, махая нам на прощанье, каждый со своей неповторимой судьбой и своим счастьем. Мы с ними никогда больше не увидимся, и от этого становится щемяще грустно.

Интересное слово такое – Сибирь. Одни при этом слове представляют бесконечные вагоны-теплушки с сотнями заключенных, для других это буровые вышки, нефть, газ, для третьих просто название на карте с редкими вкраплениями городов в бесконечной тайге. Особенно здесь, в полудохлом Старом свете, где кичатся своими либеральными законами, непонятен и страшен тот далекий мир, где слово «педераст», или как там их называют покороче – «пидер», никогда не заменят на красивое слово «голубой» или «человек нетрадиционной ориентации», там пидер всегда будет пидером. И так в отношении многих других слов и людей, там всё называют своими именами. Да и люди там совершенно другие – если ты кому-то не нравишься, он не будет растягивать свои губы в фальшивую американскую улыбку, его лицо будет настоящим.