Каждые пятнадцать минут - читать онлайн книгу. Автор: Лиза Скоттолайн cтр.№ 54

Надо притворяться, что тебе грустно.

И это легко – очень легко.

Пока в моей жизни было не так много похорон – но в будущем, вероятно, их будет гораздо больше.

Я даже не стараюсь плакать – потому что, честно говоря, это все-таки немножко чересчур для меня: пытаться выдавить из себя слезы скорби, притом что я не имею никакого представления о том, что такое скорбь. Да к тому же моя мать просто мастер плача и рыданий, а ведь я об этом даже не догадывался, пока не умер дядя Джон. Мы были на его похоронах: утро было холодное и пасмурное, все стояли, сбившись кучкой, на кладбище, одетые в черное, а у меня и черного-то ничего не было, мне ведь было всего тринадцать, поэтому мне пришлось накануне поехать на автобусе в торговый центр и потратить все подаренные на день рождения деньги, все сто восемьдесят девять долларов, на черный костюм – такую кучу денег на ветер!

Ну и вот, мать моя в этот день вела себя просто как полная дура, плакала над гробом, как ребенок, лицо у нее все пошло красными пятнами, из носа текло, рыдания ее душили, как только священник начинал говорить, а в момент, когда мы все подходили и клали розы в гроб, она вдруг упала на него и начала обнимать, как будто это дерево.

Ужасная сцена.

Можете себе представить – прямо на гроб!

Как раз тогда ко мне и пришло понимание, как не нужно вести себя на похоронах, потому что потом мы поехали в ресторан и моя старшая кузина насмехалась над спектаклем, который устроила моя мама, хотя даже никогда не любила своего брата. А бабушка тогда сказала моему другому дяде, что моя мать, наверное, одалживала у него денег, поэтому и плакала сегодня крокодильими слезами.

Первый раз я тогда услышал выражение «крокодильи слезы», и мне пришлось даже посмотреть в словаре, что это значит, ведь крокодилы не плачут, само собой.

Впрочем, все равно.

Зато стало понятно, что бывает, когда кто-нибудь умирает или вдруг приходит по-настоящему дурная весть, стало понятно, что главный фокус в том, чтобы в ваших глазах появился влажный блеск. Если вам это удается, то все думают, что вы стараетесь не заплакать, и если бы вы дали себе волю, то слезы хлынули бы из ваших глаз подобно Ниагарскому водопаду, но вы просто не хотите, чтобы кто-нибудь видел вашу слабость, не хотите выглядеть глупо и жалко. Потому что люди ведь умирают, да.

Даже такие хорошие люди, как дядя Джон.

Которого моя мать искренне любила.

Так вот, иногда по ночам, в ванной, я тренируюсь перед зеркалом, пытаясь добиться этого самого влажного блеска в глазах. У меня есть «Визин» – он дает нужный эффект, если вы закапаете немножко себе в уголок глаза. Но мне хотелось посмотреть, смогу ли я добиться этого самостоятельно, без «Визина».

Поскольку я не имею представления о том, что еще может вызывать слезы, я все время мысленно возвращаюсь к похоронам дяди Джона. Возвращаюсь в то утро, представляю себе, что мне снова тринадцать и что умер действительно отличный мужик. Но безуспешно.

А потом я думаю о ста восьмидесяти девяти долларах, которые мне пришлось потратить.

И вот тогда начинаю плакать.

На следующий день хмурым утром Эрик вышел из машины и направился к больнице. Он был подавлен и расстроен, потому что Макс до сих пор так и не объявился. Эрик почти не спал ночью и съел только немножко той восхитительной еды, что оставила ему Лори. Он звонил Максу еще два раза, потом он звонил в полицию Бервина и Рэднора, но там не было никаких сведений о Максе. Он звонил в службу спасения, но и там никто ничего не знал о нем. Уже утром, из машины, он позвонил Мэри, но она ничего не могла сказать о Максе и, по всей видимости, страдала похмельем. Да и насколько Эрик мог судить, дом был последним местом, куда отправился бы Макс…

– Поздравляю, доктор Пэрриш, со вторым местом, – приветствовал его один из бухгалтеров больницы, заходя вместе с ним в автоматически открывающиеся двери больницы.

– Спасибо, – ответил Эрик механически, выходя из своей задумчивости. Разумеется, их второе место было секретом Полишинеля – кажется, уже весь город знал об этом. Эрик всегда думал, что существует куча всяких предписаний, регулирующих сохранение подобных вещей в тайне, но теперь вдруг понял, что в госпитале не осталось никого, кто был бы не в курсе.

– Мы все тут в таком волнении из-за этого рейтинга. Думаю, это очень хорошо для бизнеса – теперь дела пойдут в гору.

– Да, надеюсь. – Пейджер Эрика завибрировал, он машинально потянулся к карману. Перед лифтом стояла толпа сотрудников больницы и посетителей. – Прошу прощения, мне надо посмотреть, что там.

– Конечно, не буду мешать. – Бухгалтер отошел, и Эрик проверил экран пейджера.

«Пожалуйста, зайдите ко мне сразу, как придете», – сообщение от Брэда Фэрнссена из администрации больницы. У Эрика совсем не было настроения общаться с руководством, но выбора у него не оставалось, поэтому ему надо было на тот же этаж, куда ехал бухгалтер, который уже вошел в лифт.

– Подержите дверь! – крикнул Эрик и влетел внутрь.

Двери закрылись, лифт начал подниматься.

– А разве «психи» не в другой половине?

– Мне нужно сначала зайти к Брэду.

– А, приготовьтесь, что вам будут лизать задницу, – произнес бухгалтер с легкой улыбкой, разглаживая шелковый галстук на груди. – Ходят слухи, будто они ужасно боятся, что вы нас покинете. Так что вам и карты в руки.

– О, да бросьте.

– Будьте реалистом. Думаете, только в нашей больнице знают про второе место в рейтинге?

– Я никуда не сбираюсь уходить, – улыбнулся Эрик.

Двери лифта открылись, оба вышли на этаж.

– Увидимся, – сказал бухгалтер, коротко махнув рукой.

– Берегите себя.

Эрик услышал, как у него на телефоне пикнула смска, вытянул телефон из кармана и посмотрел на экран. Смска была от Лори:

«У тебя все в порядке? Есть новости о Максе? Позвони в любом случае!»

Ему понадобилась пара секунд, чтобы набить в ответ: «Я в порядке, о Максе ничего. Спасибо за еду».

Он вышел в холл – круглое помещение с высоким потолком в самом старом крыле госпиталя, построенном еще в колониальные времена. Стены здесь поддерживали белые колонны, с потолка свисали бронзовые люстры, а пол был выложен белым и черным мрамором, отполированным до зеркального блеска.

Из холла вели три выхода, украшенные арками: в финансовый отдел, отдел персонала и исполнительный отдел. Отсюда осуществлялось руководство всем госпиталем, всеми его семью корпусами.

Эрик направился к центральному выходу, ему нужно было в исполнительный отдел.

Коридоры здесь были тихими и спокойными, что резко контрастировало со всеми остальными помещениями в больнице, где всегда было людно и шумно. На стенах красовались охотничьи постеры «Керрир и Айвс», их зеленоватые и синие оттенки слегка расплывались в свете коридорных ламп. По обеим сторонам коридора были офисы функционеров отдела, и сквозь открытые кое-где двери Эрик видел ультрасовременные кабинеты, которые вступали в некоторый диссонанс с самим зданием, старинным и как будто принадлежащим истории. Офисы были зеркально похожи друг на друга и ничем не отличались от офисов в других отделах больницы. Система управления больницей была крайне запутанной, существовало бесчисленное множество правил и документов, регламентирующих ее работу, и мало кто вообще знал, что не все, кто работает в больнице, входят в ее штат, особенно среди медицинского персонала. Эрик как раз был одним из немногих врачей, которые входили в штат, и это давало ему определенные преимущества, хотя ему и приходилось заполнять триста разных форм из-за этого. Зато он мог работать относительно самостоятельно, отчитываясь только перед своим непосредственным начальником, Томом Сингхом, который, в свою очередь, подчинялся только главврачу, Брэду Фэрнссену. Эрик любил и уважал Тома и Брэда, но ни за что не поменялся бы с ними местами: они оба были врачами, но ни тот, ни другой давно не практиковали, и это было очень грустно.