Тойота-Креста - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Тарковский cтр.№ 83

Ближе к Байкалу помутнело небо, завязался и налёг западный ветерок и потекли встречь по асфальту змеистые струи позёмки, рыская и сплетаясь струистой сеткой. Слева, поджимая клин равнины, отвесно подступал Хамар-Дабан – гранёными белыми пиками, ребристыми ногами в чёрных чулках кедрачей. Ещё сильнее замело. Щётки еле убирали снег, чистое стекло тут же покрывалось новой осыпью. Снежинки появлялись одновременно по всему полю, но при этом соблюдали умопомрачительную очерёдность и ухитрялись, едва коснувшись, из точки превратиться в лучистую кляксу. Налегающий ветер сгонял талую смесь к краям, и она судорожно тянулась к стойкам прозрачными перчатками.

Знакомый енисейский кедрач обступил дорогу. Рельефные чёрные кроны были набраны из гнутых свечей и имели каждая свой сход, развал и разлёт, словно соревнуясь в грозно-картинной своей выразительности. Снежный заряд достиг предельной силы, и всё потонуло в молоке, объяв Женю уже родной и привычной обстановкой чёрно-белой сибирской зимы.

Был Танхой, а потом граница Иркутской области глянула из зеркал сине-бело-жёлтыми цветами Бурятии на щите. Потом Хамар-Дабан из разлома расступившихся треугольных гольцов выпустил белую речку в тальниках и ельнике. И светило знакомое мутное солнце, и белые зубчатые вершины всё так же резали ветер на витые лоскуты. Справа уже поджимала Женю туманно-меловая громада Байкала. И тут Хамар-Дабан ещё надавил и косо восстал с левого борта, навалился серо-жёлтыми скалами и, почти смяв Женю в млечное марево Байкала, держал, испытуя, над Транссибом, который сам непонятно как тянулся по краю берега, так же не дыша и еле держа равновесие. И всё было диагональным, косым, рассечённым с угла на угол мощной линией склона, сходящего к Байкалу с Хамар-Дабана. И крепко было Жене между двух его огромных братьев в этой родной, задувающей, зимней стихии.

И вёрсты потянулись длинней из-за того, что Женя был почти дома. Он позвонил Вэде, и тот бодро брякнул сквозь шум дороги, что, мол, сегодня выехал по зимнику с Бора в город с пассажирами и что, дескать, давай, жми, братка, ерунда нам обоим осталась, скоро увидимся, через сутки, может…

Так же, в снегу, он проехал Слюдянку и Култук уже со снежной блестящей мокрéтью на улицах и на выезде, остановился на площадке по-над Байкалом, где лепились фанерные сарайчики с дымящими трубами, пахло дымком и за столами крепко одетые тётки продавали золотистых омулей, лежащих аппетитными кучками. На выезде стоял мальчишка с портфелем. Дальше начинался серпантин, дорога подымалась и, описав петлю, загибалась за скалу.

Женя остановился размяться, подкупить омулей и поглядеть на Байкал. Даль была так же мутно-бела. Как на ладони лежали серые квадраты домишек, угловатая нарезка заборов с огородами, причал с кранами.

Назубоскалившись с тёткой в пушистой розовой шапке и красной жилетке поверх фуфайки, Женя осторожно понёс прозрачный пакет, слишком слабый для натянувших его изнутри твёрдых омулячьих морд. Омуля были плотные, лежали тугим рядком. Подошёл парнишка с портфелем:

– Драсьте. Не подвезёте, а то школьный автобус отменили.

– Докудова?– покачал головой Женя.

– Да тут рядом. Килóметров двадцать.

– Ну, садись. Тебя как звать?

– Вова.

Отъехали от площадки, и, когда огибали скалу, Вовка сказал:

– Здесь недавно фура улетела. хорошо, поезда не было.

– А чо такое случилось?

– Да вроде колодку заклинило. Они ещё носятся, как сумасшедшие, им ход-то нельзя терять на подъёмах.

– А водитель?

– Водитель на глушняк. Вот, прямо здесь, я покажу, если остановитесь.

Видно было, что мальчишке охота показать место, и, чтоб не подсекать его порыв, Женя остановился, съехав на снежную обочину: поворот был абсолютно слепым – дорога круто огибала скалу. Они подошли к краю: железный парапет, обломанные берёзки, отвесный склон и стальная линейка железной дороги далеко внизу.

– Н-да, – сказал Женя, – ну чо, поедем?

Поехать сразу не удалось. Левое переднее колесо уже стояло на дороге, но машина не могла взобраться на залавок, и её везло вперёд и боком, задок заносило, притирая к скале. Задние колёса прорезали глубокий снег до щебёнки. Женя накатал взад-вперёд колею и с разгону выскочил на дорогу. Вова выпятил губу, оценив маневр, и начал взахлёб рассказывать про «чайник» с двигателем «турер», на котором носится, как угорелый, чей-то «брательник».

– Да ладно… «Чайник» как «чайник»… Вот как ты в школу теперь ездить будешь? – спросил Женя.

– Да вот так вот…

– Чо, и каждый раз так машину ловишь?

– Да нет, здесь вообще автобус ходит, но его ждать надо. А бывает дубарина такой…

– Да с ветром…

– Но.

– Но чо ж они, козлы, творят-то?

– У нас тут почту закрывать собрались…

Женя только крякнул, стукнув по рулю, и, успокоившись, бодро спросил:

– Ну и чо «чайник», хорошо «валит»?

– Да только шуба заворачиватца. Две турбины, как никак.

Пацанчик вышел посреди леса, помахал рукой и побрёл по снежному своротку, закинув портфель с лямками на спину. А Женя вспоминал белые лезвия Хамар-Дабана и огромный Байкал. И думал о том, что есть какая-то чудовищная ошибка, что при такой природе и таком диком и привычном народном трудолюбии ничего не ладится и всё только катится под откос, как фура с заклиненной колодкой.

А когда встречаешь крепкую русскую семью, то она, кажется, будто держит мир, живя на непреходящих и независимых источниках жизни вроде картошки, рыбы и дров. Особенно когда оказываешься на ночлеге под белёными стенами и в тихом свете керосиновой лампы видишь матицу с крылами досок, как птица, хранящую домашний покой, если ещё не осталось икон. И кажется – вот оно вечное, что всё переборет и вынесет из любого лихолетья.

А потом выходишь на улицу, и всё ощущение выливается из тебя, как синяя байкальская вода из пластмассовой бутылки. Видишь только убогие дома, сараюшки-залипухи и покосившиеся заборы. Разорённые посёлки, вопиюще временного вида магазинчики «Шанс», «Вариант» и «Антураж» да кафе «Вкусняшка» с рестораном «Харакири». И сам городишко будто рынок, такой же грязный и обклеенный яркой и измызганной бумагой. И поворот над лучшей в мире далью и терпеливый силуэт продрогшего Вовки, у которого отменили школьный автобус.

– Да что ж вы… делаете… суки! – Женя ударил кулаком по ободу руля.

И тогда восстал перед ним главный вопрос, которым мучился в ту пору каждый по-настоящему русский человек: «Как соотнести ратное желание защитить дорогое со смирением как главной добродетелью православного христианина?» И как тысячи своих собратьев, в который раз восклицал в справедливом недоумении: «Да как же я могу возлюбить тех, кто разрушает моё Отечество?!» и как человек совестливый, думающий и тонко чувствующий свою землю, он не находил ответа и маялся в его поисках.