Что это значит: быть собой? - читать онлайн книгу. Автор: Дженни С. Мэнсон cтр.№ 35

Почему в шестьдесят три года я все еще боюсь темноты? Я не знаю, но так оно и есть. Когда я в восемь лет начал петь в церковном хоре, мне приходилось ходить на репетиции по темной дороге, вдоль которой с одной стороны находилась высокая стена местной тюрьмы, а с другой – высоченная труба текстильной фабрики. Я боялся этого до полусмерти. Стена угрожающе возвышалась надо мной, а труба, с какого бы угла я на нее не смотрел, казалась падающей прямо на меня. До сегодняшнего дня я испытываю дрожь от страха, если в темное время суток мне необходимо пройти мимо колокольни или другого высокого здания. Я часто изменяю маршрут так, чтобы избежать этого!

И еще у меня есть одна очень странная привычка: когда меня переполняет радостное настроение, зачастую сильно превышающее то, которое может быть как-то обоснованно, я ловлю себя на том, что растираю руки в манере, свойственной Урии Хипу [13] . Не могу объяснить причину этого.

Довольно долго, пока я занимался бухгалтерией, прямая ответственность за выполнение работы в срок и в соответствии с требованиями вызывала у меня постоянное беспокойство. Пробуждение среди ночи в поту от неясной паники казалось обычным делом. Мне было неудобно просить об организации рабочего процесса так, чтобы конечная ответственность лежала на ком-то другом, и не всегда есть возможность объяснить моим теперешним руководителям, что я не нуждаюсь в контроле: само собой разумеется, я не очень доволен, когда за мной следят подобно ястребу. Но, ребята, я рад, что не являюсь тем, кто отвечает за наши результаты! По крайней мере, я сплю по ночам.

Ах да, ночи. Что я имею в виду? Я почти никогда не помню снов – подавляю их из страха проникновения в тайники существования, если хотите. В сознательной жизни у меня возникает несколько типичных мыслей:

«Этот квартет Гайдна наполнен чувствами – остроумием, гуманизмом, а также страстью. Спасибо ему, и не удивительно, что, когда Наполеон обстреливал Вену в последний год своей жизни, он ходил по улицам, брал на руки детей и успокаивал их – в то время как Бетховен скрывался в подвале!»

«„Баллада Редингской тюрьмы“ [14] и последний хорал из произведения Баха „Страсти по Матфею“ по-прежнему заставляют меня плакать всякий раз, когда я думаю о них».

«Чернокожие женщины гораздо красивее, чем женщины с белой кожей. Если бы я снова когда-нибудь вступил в отношения – что, с ее точки зрения, предотвращается свыше! – я бы хотел, чтобы она была чернокожей».

«Ого, снова первое число месяца, надо не забыть заплатить за аренду».

«Я думаю, стоит пересмотреть эту часть самого последнего музыкального произведения. Если бы мне удалось поправить этот аккорд, то тогда я смог бы… и мне хотелось бы иметь запись этого произведения и проиграть его на свадьбе моей младшей дочери. Но почему же семья, которая должна исполнять это музыкальное произведение в церкви в Страстную пятницу, решила уехать отсюда? Я корпел над ним несколько недель. Мне действительно обидно. Как я смогу услышать его и оценить, на самом ли деле оно хорошо звучит, или мне это только кажется?»

«Разве наш образ мыслей не является уязвимым? Иногда создается впечатление, что малейшая гайка в его механизме может вызвать крушение всей системы. Насколько странным является то, что мы чувствуем и думаем над этим, а не над тем? И все попытки объяснить это или нести за это ответственность кажутся тщетными».

Семья имеет для меня большое значение. Я по-прежнему хочу сделать все от меня зависящее (и даже больше) для своих дочерей, несмотря на то, что двое из трех состоят в хороших отношениях, и все трое много лет назад ушли из семьи, чтобы строить свою личную жизнь. И все же мне невыносима мысль об их материнском отношении ко мне – что они иногда пытались проявлять. Что бы они ни думали, я не считаю себя таким уж старым, чтобы нуждаться в этом!

Я представляю, что они считают меня странным и нелепым. Я почти уверен, что так думает мой брат Тори, умеренный консерватор с довольно либеральными взглядами, но испытывающий внутреннюю неприязнь к политикам любого цвета, за исключением синего. Мы с ним достаточно хорошо ладим, но наши отношения нельзя назвать очень близкими – в конце концов, он же «нормальный»!

Я не могу написать о себе, не сказав ни слова о своей христианской вере. Следует признать, что мои друзья и знакомые находятся бесконечно далеко от понимания того, что происходит в данной сфере, и я не представляю, чтобы вещи, сказанные мною на эту тему, могли что-то изменить. Но эта часть моей жизни является слишком важной – по-настоящему, целиком и полностью и никак иначе, – чтобы оставить ее без внимания. Итак, приступим.

Я говорил, что в нашей жизни существуют отношения между разумом и эмоциями, но для меня они являются тайной. Однако решающим является то, что они существуют. И я замечаю, что когда большинство людей хочет спросить меня о моей вере, речь не идет о признании этого равного соотношения.

Один хороший друг как-то сказал мне: «Когда-то меня привлекало христианство (обратите внимание на упоминание предполагаемой системы, а не человека), но логика взяла верх». Я хотел спросить у него – но мы должны дождаться подходящего времени для таких вопросов! – возникла ли его любовь к жене благодаря тому, что в их отношениях «логика взяла верх». Если да, то им, похоже, сопутствует божья помощь во всех сферах жизни – и особенно в постели. Ни один материалист как таковой не может сказать нам что-либо стоящее о любви. И ни один рационалист.

Таким образом, существует вопрос, обсуждение которого в большинстве случаев является напрасной тратой времени. Речь идет об ожидании того, что Бог предстанет перед нами как материальный, видимый невооруженным глазом объект, подобно столу или звезде. Люди говорят, что они могут любить своих супругов благодаря их материальности: они представляют собой материальные объекты, и поэтому существует возможность их любить. Что касается Бога, то они не могут прикоснуться к нему, услышать, увидеть или почувствовать его. Как же они могут его любить? Я никогда не слышал более странного оправдания для того, чтобы любить или не любить кого-либо. Рациональная, объяснимая, приземленная пылкая любовь! – она заставит вас радоваться, если только уже не заставила плакать.

Однако любовь к кому-то, кого вы не можете физически воспринять, кажется людям настолько пугающей, что они априори готовы от нее отказаться.

И, пожалуйста, не просите меня объяснять все в подробностях. Человеческая любовь является религиозным безумием, с помощью которого любящий человек в какой-то мере блокирует свой разум и позволяет себе быть полностью поглощенным объектом своих чувств. Любовь к Богу должна быть такой же, как его любовь к нам – особенно когда мы не можем получить объяснений. Но если бы они были, то Бог оказался бы на одном уровне со стаканом шерри или гнездом ос.