Будущее в три счета. Гадание по Книге перемен - читать онлайн книгу. Автор: Павел Бондаровский cтр.№ 3

Каждый из символов (триграмм) имел свое название, указывал на определенное свойство и выражал конкретный образ:

1) триграмма цянь (творчество); свойство – крепость, образ – небо;

2) дуй (разрешение); свойство – радостность, образ – водоем (озеро);

3) ли (сцепление); свойство – ясность, образ – огонь (солнце);

4) чжэнь (возбуждение); свойство – подвижность, образ – гром;

5) сюнь (утончение); свойство – проникновенность, образ – ветер (дерево);

6) кань (погружение); свойство – опасность, образ – вода;

7) гэнь (пребывание); свойство – незыблемость, образ – гора;

8) кунь (исполнение); свойство – самоотдача, образ – земля.

Кроме того, каждая отдельная триграмма символизировала время года в зависимости от движения Солнца и Луны.

Понятие сенсации едва ли существовало в столь давние времена. Однако трудно подобрать более подходящее слово, чтобы охарактеризовать эффект, который произвело появление в XXVIII веке до н. э. системы из восьми триграмм, имевшей для тогдашней науки прорицания не меньшее значение, чем для современной физики уравнение E = mc 2. Ведь если прежде предсказатель судьбы на свой страх и риск истолковывал узоры на панцире черепахи, принимая во внимание поворот ее шеи во время гадания и даже выражение ее глаз; если, гадая по тысячелистнику, тоже всецело полагался на интуицию и во многом решал наугад; если авторитет его целиком и полностью зависел от того, насколько часто волею случая судьба клиента складывалась именно так, как ему ее предсказывали, то отныне в руках гадателя была система, неслучайность которой подтверждалась многими периодическими явлениями природы, теми же фазами Луны, которых и по сей день различают восемь и каждая из которых по-своему влияет на все живое и неживое на Земле.

Кроме того, если верить старинному китайскому словарю «Шо-вэнь», на основании комбинаций сплошных и прерванных черт Фу Си составил первые иероглифы китайской письменности. Быть может, поэтому «Книга перемен» имела такое название уже тогда, когда книги как таковые еще не были изобретены и когда слово «цзин» переводилось как «текст», означая в данном случае лишь систему удвоенных в гексаграммы триграмм, кроме которых в «И-Цзин» первоначально ничего не было.

Итак, мы наконец подошли к основе «И-Цзин» – гексаграммам – символам, состоящим из двух ба гуа, двух триграмм, то есть из шести сплошных и прерванных посередине черт. Возможное число вариантов – 64.

Это уже значительно более сложная система, охватывающая и отражающая, в соответствии с теорией «Книги перемен», весь мировой процесс, все чередование ситуаций, происходящее от взаимодействия и борьбы сил света и тьмы, напряжения и податливости, добра и зла, ситуаций, в которых оказывается и действует человек.

Принято считать, что нижняя триграмма относится к внутренней жизни, к наступающему и созидаемому, а верхняя – к внешнему миру, к отступающему и разрушающемуся.

С древних времен существует и взгляд на гексаграммы как на комбинации из трех пар черт, каждая из которых символизирует одну из трех космических потенций: верхняя – небо, средняя – человека, нижняя – землю. Уже здесь ясно видно отличие мировоззрения древних китайцев от взглядов, распространенных тогда и позднее во многих других цивилизациях, особенно европейских: человек участвует в течении жизни как равный земле и небу, как активная сила, не только зависимая, но и способная воздействовать на окружающий мир, на обстоятельства, на судьбу. В этом и главное отличие «Книги перемен» как первоначально чисто гадательного текста от всех иных гадательных систем, где человеку отводится пассивная роль, где ему предсказывается ход событий, изменить который он не в силах.

Авторитетнейший исследователь и переводчик «И-Цзин» немецкий ученый Рихард Вильгельм в своих работах, написанных в середине 1920-х годов, подчеркивал важность изучения «Книги перемен» как гадательной системы. Когда возникла первая попытка рационально объяснить то, что на ранней стадии мышления достигалось лишь в практике гадания, писал он, возник первый текст. Когда же к гадательным знакам добавились предписания, как надо поступать человеку, обращающемуся к «Книге перемен», чтобы принимать сознательное участие в осуществлении собственной судьбы, был сделан важный шаг вперед в повышении оценки роли человека как соучастника мирового процесса, а отсюда уже полшага до осознания моральной ответственности человека за этот процесс – моральной в смысле взаимоотношений человека с Природой и моральной же в смысле отношений с другими людьми и обществом.

Таким образом, с появлением основного текста «И-Цзин» гадание в древнем Китае обрело просветительский и воспитательный характер, а сама книга с течением времени становилась все более очевидным сводом морально-этических и философских принципов, причем изложенных не догматически, а в динамике, диалектике, применительно к изменчивым жизненным ситуациям.

Я написал перевод «И-Цзин», заключающий в себе текст и приложения, в 1854 и 1855 годах; и я должен признать, что, когда рукопись была закончена, я знал очень мало об объеме и методе этой книги…

Джеймс Легг (1815–1897)

Этот эпиграф приведен здесь отнюдь не для того, чтобы запугать читателя. Шотландский и-цзинист Джеймс Легг ставил перед собой задачу исследовать всю глубину содержащихся в «Книге перемен» философских воззрений, а они оказались практически бездонными, так что досада исследователя понятна. Мы же не ставим перед собой подобную сверхзадачу, а ограничимся лишь знакомством с этой уникальной книгой, ее историей, тем, как по ней гадали в древности и как гадают сегодня, причем не только в Китае, но и во многих других странах мира.

И все же, при чем тут Джеймс Легг и его разочарование? При том, что оно типично почти для всех, кто когда-либо брался исследовать «И-Цзин». Помните – «…но и с побелевшей головой не достигали ее истоков»? Это написано в XI веке, а Джеймс Легг жил в XIX. Как будто мало что изменилось. На самом деле изменилось многое, особенно в подходе к «И-Цзин», в его квалификации. «Книгу перемен» только в европейской синологии изучали и как гадательный текст, и как философский текст, и как то и другое одновременно; видели в ней основы китайского универсизма, собрание поговорок, политическую энциклопедию, толковый словарь, фаллистическую космогонию, учебник логики, бинарную систему, тайну кубокуба; считали чудом уцелевшей за тысячелетия озорной шуткой уличного гадателя, просто ребячеством и даже откровенным бредом. В последних характеристиках отчетливо ощущается отчаяние их авторов, потративших на «борьбу» с «И-Цзин» многие, подчас лучшие, годы жизни, но так и не понявших его.

Относительно повезло Готфриду Вильгельму фон Лейбницу (1646–1716), немецкому ученому, особенно прославившемуся своими трудами по математической логике, а также по дифференциальному и интегральному исчислению. Лейбниц увлекался китайской философией, читал труды Конфуция и состоял в переписке с христианскими миссионерами в Китае. Познакомившись в конце XVII века с «Книгой перемен», он увидел в загадочном чередовании целых и прерванных черт …числа! Правда, записанные не в обычной десятичной системе, а в двоичной, где каждое число выражается с помощью только двух знаков – ноля и единицы. Лейбниц приставил к гексаграммам их математическое выражение и неожиданно обнаружил, что символы в «И-Цзин» расположены в определенном математическом порядке. Это было настоящее открытие: выходило, что европейские математики «изобрели» то, что задолго до них, за тысячелетия, уже содержалось, лежало в основе одной из древнейших китайских книг.