PASSIONARIUM. Теория пассионарности и этногенеза. Этногенез и биосфера земли. Конец и вновь начало - читать онлайн книгу. Автор: Лев Гумилев cтр.№ 44

3. Но если ломать бытующую традицию, выражающуюся в стереотипах поведения, невозможно, незачем, да и никто этого сознательно не хочет, то, видимо, это происходит в силу особого стечения обстоятельств. Каких? Вот на этот вопрос и надо найти ответ.

Этнос в истории, в которой изложены общепринятые способы изучения этнических явлений и показано, что искомый результат получен быть не может.

История – наука о событиях в их связи и последовательности. Но событий очень много, и связи их у разных народов различны. Задача любой науки состоит в том, чтобы обозреть изучаемый предмет целиком, и история – не исключение. Следовательно, нужно найти удобную точку для обозрения, и тут возникает необходимость теории, предваряющей практику, т. е. выбор аспекта. Аспект изучения не вытекает из того или иного философского построения, он диктуется исключительно практическими соображениями, и мы относим его к области теории науки лишь потому, что выбор его определяется не накоплением материала, а целью, поставленной в начале исследования. Наша цель – понять всемирную историю как становление одной из оболочек Земли – этносферы.

В теории исторической мысли издавна сложились две концепции, бытующие и в наше время: всемирно-историческая и культурно-историческая. Первая трактует историю народов как единый процесс прогрессивного развития, более или менее захвативший все области, населенные людьми. Впервые она была сформулирована в Средние века как концепция «четырех империй» прошлого: Ассирийской, Персидской, Македонской, Римской и пятой – «Священной Римской империи германской нации», возглавившей вместе с папским престолом католическое единство, возникшее в Западной Европе на рубеже VIII–IX вв. (Chretienté).

«Прогрессом» при такой системе интерпретации событий считалось последовательное расширение территорий, подчинявшихся имперской власти. Когда же в XIV–XVI вв. Реформация разрушила идеологическое единство Западной Европы и подорвала политическую гегемонию императоров Габсбургской династии, всемирно-историческая концепция устояла и была просто несколько иначе сформулирована. Теперь прогрессивной была признана «цивилизация», под которой понималась культура опять-таки Западной, романо-германской Европы, причем бывшие «язычники» и «схизматики» были просто переименованы в «дикие» и «отсталые» народы. И тех и других даже пытались называть «неисторическими». Эта система, правильно именуемая «европоцентризмом», в XIX в. воспринималась, часто неосознанно, как сама собою подразумевающаяся и не требующая доказательств.

Культурно-историческая концепция была впервые декларирована Геродотом, который противопоставил Европу Азии. Под Европой он понимал систему эллинских полисов, а под Азией – персидскую монархию. Впоследствии сюда пришлось добавить Скифию и Эфиопию, которые равно не были похожи ни на Элладу, ни на Иран, и дальше список культурных регионов расширялся, пока вся ойкумена не оказалась расписанной на культурно-исторические области. Таковыми в Старом Свете в первом приближении считаются, кроме Западной Европы: Ближний Восток, или Левант, Индия, Китай, островная культурная область Тихого океана, Евразийская степная область, Африка южнее Сахары и циркумполярная область с рудиментарными этносами.

Основное отличие культурно-исторической школы от всемирно-исторической составляет постулат: каждая культурная область имеет свой путь развития, и следовательно, нельзя говорить об «отставании» или «застойности» неевропейских народов, а можно только отметить их своеобразие. Крупнейшими представителями культурно-исторической школы в XIX в. были Ф. Ратцель, Н. Данилевский и К. Н. Леонтьев, а в XX в. – О. Шпенглер и А. Тойнби.

Мы не будем углубляться в историю вопроса, так как это увело бы нас слишком далеко в сторону. Но одного автора все-таки не следует исключать из рассмотрения. А. Тойнби предложил концепцию возникновения «цивилизаций», основанную на использовании географического источника. Вкратце она сводится к следующему.

Единицей истории считается «общество». «Общества» делятся на два разряда: «примитивные», не развивающиеся, и «цивилизации», которых 21 в 16 регионах. Следовательно, допускается, что на одной территории возникали последовательно две-три цивилизации, которые в таком случае именуются «дочерними». Таковы шумерская и вавилонская цивилизации в Месопотамии, минойская, эллинская и ортодоксальная христианская на Балканском полуострове, индийская (древняя) и индусская (средневековая) в Индостане. Кроме того, в особые разделы выделены «абортивные» цивилизации – ирландцы, скандинавы, центральноазиатские несториане, и «задержанные» – эскимосы, османы, кочевники Евразии, спартанцы и полинезийцы.

Согласно А. Тойнби, развитие обществ осуществляется через мимесис, т. е. подражание. В примитивных обществах подражают старикам и предкам, что делает эти общества статичными, а в «цивилизациях» – творческим личностям, что создает динамику развития. Поэтому главной проблемой истории является отыскание фактора динамизма, причем А. Тойнби отвергает расизм. Остается влияние географической среды, и тут Тойнби предлагает весьма оригинальное решение: «Человек достигает цивилизации не вследствие биологического дарования (наследственности) или легких условий географического окружения, а в ответ на вызов в ситуации особой трудности, воодушевляющей его на беспрецедентное до сих пор усилие» [231, р. 60].

Итак, талантливость и творческие способности рассматриваются как реактивное состояние организма на внешний возбудитель, в связи с чем одна из глав (VI) носит название «Достоинства несчастья». «Вызовы» делятся на три сорта.

1. Неблагоприятные природные условия, например болота в дельте Нила, – вызов для древних египтян; тропический лес Юкатана – вызов для майя; волны Эгейского моря – вызов для эллинов; леса и морозы – вызов для русских. По этой концепции английская культура должна быть порождением дождя и тумана, но этого Тойнби не утверждает.

2. Нападение иноземцев, что тоже можно рассматривать как момент географический (частичные миграции). Так, по А. Тойнби, Австрия потому перегнала в развитии Баварию и Баден, что на нее напали турки (р. 119). Однако турки напали сначала на Болгарию, Сербию и Венгрию, и те ответили на вызов капитуляцией, а Австрию отстояли гусары Яна Собесского. Пример говорит не в пользу концепции, а против нее.

3. Гниение предшествовавших цивилизаций – вызов, с которым надо бороться. Так, развал эллино-римской цивилизации будто бы «вызвал» византийскую и западноевропейскую цивилизации как реакцию на безобразия древних греков. Это тоже можно отнести к географическим условиям, взятым с учетом координаты времени (смены биоценоза), но, увы, разврат в Византии не уступал римскому, а между падением Западной Римской империи и созданием жизнеспособных феодальных королевств лежало свыше 300 лет. Реакция несколько запоздала.

Но самое важное – соотношение человека с ландшафтом – концепцией А. Тойнби не решено, а запутано. Тезис, согласно которому суровая природа стимулирует человека к повышенной активности, с одной стороны, вариант географического детерминизма, а с другой – просто неверен. Климат около Киева, где сложилось древнерусское государство, отнюдь не тяжел. Заявление, что «господство над степью требует от кочевников так много энергии, что сверх этого ничего не остается» (р. 167–169), показывает неосведомленность автора. Алтай и Ононский бор, где сложились тюрки и монголы, – курортные места. Если море, омывающее Грецию и Скандинавию, – «вызов», то почему греки «давали на него ответ» только в VIII–VI вв. до н. э., а скандинавы – в IX–XII вв. н. э.? А в прочие эпохи не было ни победоносных эллинов, ни отчаянных хищных финикийцев, ни грозных викингов, а были ловцы губок или селедки? Шумеры сделали из Двуречья Эдем, «отделяя воду от суши», а турки все так запустили, что там опять образовалось болото, хотя, по А. Тойнби, они должны были ответить на «вызов» Тигра и Евфрата. Все неверно.