Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР. 1928-1941 - читать онлайн книгу. Автор: Франсуа-Ксавье Нерар cтр.№ 33

Очень слабые в двадцатые годы бюро жалоб начинают играть значимую роль в системе информирования власти в 1928 году, в момент создания Центрального бюро жалоб, единого для СССР и РСФСР {350}. Именно эта организация впоследствии будет координировать и контролировать работу всех бюро жалоб на территории советского государства. За созданием Центрального бюро немедленно следует кампания в печати. «Правда» публикует в июне 1928 года призыв к добровольцам, желающим участвовать в работе бюро. Пропаганде их деятельности способствует и развернувшаяся кампания самокритики.

За громогласным началом следуют несколько лет относительно незаметной рутинной работы, и лишь в 1932 году бюро жалоб выходят на первый план в связи со «всесоюзным пятидневником смотра-проверки работы бюро жалоб» (с 9 по 14 апреля). Речь идет об общесоюзной кампании, в ходе которой проверялась работа всех учреждений, в чьи обязанности входило работать с жалобами. Особый вес кампании придавало то, что в связи с ее началом в «Правде» 7 апреля была опубликована статья Сталина. Кроме того, на заводы были отправлены специальные представители для организации общих собраний, на которых они разъясняли функции таких бюро {351}. [103]

С тех пор о роли и важности бюро жалоб напоминают регулярно: например, в июне 1933 года проводится собрание их областных руководителей. Это собрание еще раз стало предлогом для широкой рекламы работы этих учреждений в местной и центральной прессе, так как на нем присутствовали важные деятели, такие как глава государства М.И. Калинин, прокурор СССР А. Вышинский, нарком юстиции РСФСР Н. Крыленко, а Центральная контрольная комиссия приняла резолюцию о задачах, формах и методах работы бюро жалоб и их уставах. Столкнувшись с некоторыми препятствиями {352} во время реструктуризации органов контроля, проводившейся в 1934 году, бюро жалоб продолжают свою работу несколько более незаметно. Являющиеся структурой Комиссии советского контроля (КСК), они с тех пор образуют непременный фон политической и социальной жизни страны {353}.

Место других инстанций приема писем и заявлений, таких как газеты или секретариаты политических деятелей, определилось уже давно и прочно и для успешной деятельности не требуется никаких специальных усилий со стороны власти. В официальных сообщениях лишь оценивается степень их эффективности. В ходе различных проверочных кампаний контролируют работу с сигналами, которую ведут эти структуры. Рассуждения о неудовлетворительной работе (поскольку, чаще всего проверки эти завершаются выводами о плохой работе проверявшихся структур) парадоксальным образом направлены на то, чтобы стимулировать население обращаться в эти инстанции: регулярно заявляя о своем желании заставить систему работать лучше, власть продлевает ее существование. Так, мы сталкиваемся с множеством текстов, которые призывают улучшить «действенность писем» {354} рабочих. Статья, опубликованная в одном из первых «Листков РКИ», достаточно красноречива: в ней описан секретариат М.И. Калинина и огромный успех его работы. Многие крестьяне готовы предпринять далекие и дорогостоящие поездки, чтобы поговорить с руководителем страны. Статья тем самым рекламирует этот центральный для образа власти, внимательной к мнению населения, институт. Но самое интересное то, что статья не ограничивается добродушным описанием. В ней утверждается, что сам этот успех таит в себе проблему и свидетельствует о том, что имеет место «недостаточно внимательный подход местных органов власти или представляющих ее работников к жалобам, запросам и нуждам обращающихся к ним людей» {355}.

Позже партия возвращается к этой теме: в марте 1936 года выходит постановление Центрального Комитета {356}. В нем идет речь о наказании двух газет за работу с жалобами трудящихся. Упрекают эти издания в тех же недостатках, которые отягощают работу всей системы (медлительность, тяжеловесность и неэффективность). Указывая пальцем на конкретные газеты и строго наказывая их руководителей (увольнение, исключение из партии), власть стремится создать впечатление, что хочет улучшить систему в целом. Тема недостатков в работе не сходит со страниц «Правды», особенно в 1937 году.

Было бы преувеличением сказать, что в этом хоре призывов к доносительству «органы» занимают привилегированное место. Конечно, такой уж необходимости делать им рекламу нет, они достаточно известны и без того: донести в политическую полицию на человека, чье поведение отклоняется от общей нормы, — это «сообщить куда следует»! Время от времени власть призывает добропорядочного гражданина исполнить свой долг, но доносы в НКВД становятся заметным социальным феноменом в эпоху «Большого террора». Вокруг руководителя этого Наркомата Н.И. Ежова создается настоящий культ личности; в декабре 1937 года страна празднует, с широким освещением в прессе, двадцатилетие органов, и по этому случаю А.И. Микоян заявляет: «Каждый рабочий, каждый колхозник считает себя обязанным, если видит врага, помочь наркомвнудельцам раскрыть его» {357}.

Можно найти целый ряд открытых призывов сотрудничать с НКВД, подобных тому, который «Правда» опубликовала 18 июля 1937 года:

«Массы трудящихся знают, что Наркомвнудел, возглавляемый тов. Ежовым, — это неусыпный страж революции, обнаженный меч рабочего класса. Весь народ держит в своих руках этот меч. Потому у НКВД уже есть и будет еще больше миллионов глаз, миллионов ушей, миллионов рук трудящихся, руководимых партией большевиков и ее сталинским Центральным Комитетом. Такая сила непобедима!» {358}

Власть предоставляет населению множество возможностей для доносительства. Места приема «сигналов» многообразны, их специализация не очень четко прописана… Эта видимая разнородность адресатов разоблачений имеет, вероятно, целью сделать политическую полицию менее заметной. В тридцатые годы по-прежнему непросто решиться донести в ГПУ или НКВД. Общественное мнение все еще сильно сказывается на этой предосудительной с нравственной точки зрения практике. Очень многие люди неохотно идут на сотрудничество с «органами». Ощущение, что переступаешь границу, отчетливо прослеживается в этом рассказе отца о сомнениях сына:

«С. [104] мне посоветовал заявить в ОГПУ. Михаилу не хотелось заявлять, но я настаивал. Я решил, что пусть даже его убьют, — но дело должно быть раскрыто. Я считал, что честный гражданин обязан заявить о творимых гадостях, хотя бы это даже грозило смертью.<…> Заявили мы в ОГПУ. Там Михаил еще просил, чтобы не обнаружили фамилии заявившего». {359}