Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР. 1928-1941 - читать онлайн книгу. Автор: Франсуа-Ксавье Нерар cтр.№ 29

Трудно оценить реальные итоги кампании: в официальных текстах упорно подчеркивается слабость движения, или то, что оно всего лишь развивается. В ноябре 1928 года один из руководящих работников ЦК еще задается вопросом, почему самокритика не охватила самые широкие массы {314}. В декабре того же года в Нижнем Новгороде результаты, как их оценивают на месте, «еще крайне недостаточны и слабы» {315}. Главный редактор «Красной газеты» в сентябре 1929 года радуется тому, что положение меняется, и наконец-то идет новая волна настоящей самокритики {316}.

Значение самокритики — прежде всего символическое. Впервые практика выявления недостатков в работе управленцев и руководящих работников становится публичной и получает одобрение властей. Действительно ли советские люди сделали своей эту форму выражения недовольства? Трудно говорить об этом в краткосрочной перспективе. Во всяком случае, они постепенно привыкают к возможности критиковать своих руководителей и в особенности — к возможности обвинить их в «зажиме самокритики».

В истории обращений советских граждан к власти кампания самокритики занимает ключевое место и демонстрирует, что руководство страны стремилось придать этому процессу публичный характер. Опираясь на такие, получившие распространение в двадцатые годы явления, как стенгазета, селькоры и рабкоры, кампания по самокритике выводит на первый план практику, которой только предстоит развиваться. Население вовлекается в нее пока весьма умеренно, но получает право сказать или написать о замеченных недостатках. Эта форма критики, идущей снизу вверх, сталкивается с многочисленным и многообразным сопротивлением со стороны тех, на кого она направлена: руководящих лиц партии и управленцев на предприятиях. В эту эпоху дискуссия еще возможна: она имеет яростный характер, и аргументы высказываются напрямую. Большевистские руководители [94] со знанием дела выбирают эту новую форму выражения недовольства, потому что она позволяет не прибегать к другим. Они принимают небескорыстные доносы, по большей части наполненные клеветой (на 95%), чтобы иметь возможность направлять поток критики в нужное русло. В самом деле, самокритика — это хорошо управляемый огонь, который не затрагивает верхушки власти и не ставит под сомнение избранную политику. При этом разоблачительная критика — не минутная вспышка. Как раз наоборот, руководители стараются придать ей постоянный характер.

Обращение с жалобой к власти не является чем-то совершенно новым, однако кампания самокритики дает новый толчок развитию этой социальной практики. Ее цель — активизировать массы, побудить как можно большее число советских людей выявлять «ошибки» и «недостатки», говоря словами Сталина. Широкое распространение, которое получила критика, неизбежно вызывает вопрос, до какой степени она была организованной и отрежиссированной. Во время кампании 1928 года «хозяйственники» настаивали на определении границ возможной критики и форм, в которых она должна выражаться. Что происходит после первых, неуверенных шагов: критика становится относительно свободным и лишенным строгих рамок занятием, или, наоборот, для нее устанавливаются жесткие правила? Издавая брошюры и специализированные журналы, в которых содержатся как теоретические, так и практические советы [95] , а также обращаясь к более широкой аудитории (передовицы и статьи в газетах, публикация писем, выступления), власть формирует официальный дискурс о критике. В какой мере в этой совокупности текстов содержится определение формы (стиля, лексики) и содержания (затрагиваемых тем) обращений к власти?

В начале 1928 года состоялась дискуссия Максима Горького и рабочих корреспондентов на страницах «Рабочей газеты», а затем в «Рабоче-крестьянском корреспонденте». Отвечая одному из рабкоров на вопрос: «о чем писать в газеты?» «больше — о хорошем или плохом», Горький считает, что лучше уделять больше внимания положительным сторонам жизни, потому что «хорошее у нас так хорошо, каким оно никогда и нигде не было» {317}. По подсчетам редакции газеты, тезис, что следует писать «и о хорошем, и о плохом», преобладает почти в 400 полученных откликов. Между тем цитаты из писем, которые приводит газета и сам Горький, склоняют чашу весов скорее в сторону критики: «Самолюбованием заниматься некогда», — пишет некий товарищ Гольц. Кроме того, призывы писать об успехах не так уж многочисленны в официальных речах, а когда случаются, то за ними редко следуют практические действия. Начало выпуска «Листков РКИ», конечно же, сопровождается обещанием, что:

«“Листок” будет оказывать всемерное содействие хозяйственникам, руководителям производства и советских учреждений в использовании лучших достижений в работе, описывать хорошие образцы достижений на предприятиях и в советском строительстве, поощрять всякие конкретные шаги в деле рационализации производства и советского аппарата» {318}.

Это останется тем не менее благим пожеланием, и количество подобных статей, напечатанных в этом «Листке», было незначительными {319}. Призывы писать что-то иное, нежели жалобы или разоблачения, чаще всего носят чисто формальный характер: в руководстве, предназначенном для редакторов стенгазет, указывается, что газеты должны «также» содержать «полноценные, жизнерадостные, веселые» {320} заметки. Лишь начиная с 1938 года «Крестьянская газета» иногда пытается переориентировать своих корреспондентов. Редакция считает своим долгом и имеет обыкновение сообщать своим корреспондентам о ходе, которое получило их дело. Так, в апреле 1938 года, сотрудник газеты направляет одному из читателей следующее письмо {321}:

«Вынуждены были вновь обратиться в райком ВКП(б) с просьбой оградить от притеснений. Мы просим вас, тов. П., обязательно напишите нам, что конкретно будет сделано РК ВКП(б). Кроме того, мы выписку из вашего письма, где вы пишете о злоупотреблениях в колхозе и на ОТФ — мы направили районному прокурору.