"Сталинский питомец" - Николай Ежов - читать онлайн книгу. Автор: Никита Петров, Марк Янсен cтр.№ 75

Надо иметь в виду, что у нас особое государство с однопартийной системой политического руководства, где наша партия, единая партия руководит всем государственным организмом снизу доверху. У нас нет места элементам, предположим, обычной парламентской системы, где есть разнородные партии, критикующие правительство слева, справа, с центра, в результате чего правительство находится под постоянным обстрелом. У нас однопартийная система и поэтому главной движущей силой у нас является самокритика.

Без того, чтобы мы изо дня в день вскрывали свои недостатки и анализировали причины этих недостатков, двигаться вперед нельзя.

Я думаю, что не меньшее значение самокритика имеет и для работы наших органов. Самокритику мы понимаем не в том смысле, чтобы выходить на трибуну, произносить всяческие проникновенные речи и бить себя в грудь. Мы понимаем самокритику вовсе не в том смысле, что люди должны обязательно друг друга крыть, как это часто в просторечии понимают, находя, что самокритика произошла от слова «самокрытика», т.е. друг друга кроют. Мы понимаем самокритику в партийном смысле слова. А такая самокритика позволит нам оттолкнуться от сегодняшних задач и поставить совершенно реальные и ясные новые задачи.

Почему самокритика нам очень здесь важна.

Мы — орган, который не критикуется со стороны. Возьмите любой наш советский орган, например, Наркомтяжпром со всей его разветвленной системой хозяйственных организаций или любой другой наркомат. Они могут подвергаться любой критике извне, будь то в печати или на собраниях.

НКВД — орган, который в этом смысле общей критике почти не подвергается, за исключением отдельных небольших сторон его деятельности.

Условия нашей работы, особые условия конспирации и секретности не позволяют внутри у нас применять самокритику в столь широкой форме, как мы это можем развернуть в любой партийной организации, на заводе, в учреждении и т. д. Во всяком случае, действенность самокритики у нас ограничена даже тем, что мы не можем критиковать конкретных фактов из оперативной работы. А если это так, если у нас ограничены возможности самокритики, размеры ее и т.д., то возможностей загнивания, своеобразного, у нас объективно имеется гораздо больше, чем в других местах.

Поэтому я и ставлю вопрос о том, что, если я сегодня хочу покритиковать кое-какие пройденные этапы нашей работы, то вовсе не для того, чтобы искать персонально виновных в этом деле людей, не для того, чтобы обязательно кого-нибудь зацепить, а для того, чтобы все мы вместе уяснили себе пройденный этап и могли двигаться вперед.

Товарищи, если с этой точки зрения посмотреть на нашу прошлую работу, то, при всем том, что каждый из нас в отдельности и всем мы, вместе взятые, очень много работаем, делаем по-своему свое дело, у нас имеется уйма недостатков, уйма провалов, без уяснения которых мы не сможем исправить нашей работы и, во всяком случае, не сможем себе наметить с необходимой ясностью перспектив нашей работы и наших ближайших задач.

Об ошибках и провалах в нашей работе

Каковы же эти общие недостатки нашей работы и наши отдельные провалы?

Прежде всего, давайте поставим вопрос о таком наиболее остром и, может быть, общем нашем провале, как провал нашей чекистской работы в деле разоблачения троцкистско-зиновьевской контрреволюционной шайки. Мы здесь без всякого преувеличения можем сказать, что с разоблачением этих мерзавцев мы запоздали, по крайней мере, на четыре года.

Видите, бывают иногда отдельные провалы на том или ином участке хозяйственного строительства.

Мы за такие провалы любых людей соответствующего ведомства ругаем и бьем. Иначе и быть не может. В этом, собственно, и вся сила нашего строя. Когда люди не понимают, что они делают, плохо работают, не справляются с делом, мы их наказываем, снимаем, ругаем, В таких случаях на отстающий участок нередко наваливается вся партия, помогая вытаскивать этот участок из провала.

Такие провалы в других ведомствах менее остро чувствуются. Провалы же в нашем деле сказываются на всем упрочении советского государства. Наиболее острым в этом смысле явился такой наш провал, как запоздание с разоблачением к.-р. троцкистско-зиновьевского заговора. Этот провал нашел непосредственное отражение в деле убийства Сергея Мироновича Кирова.

Если отвлечься от персональной вины непосредственных физических убийц и их вдохновителей и организаторов, то ответственность за убийство тов. Кирова также лежит и на наших органах. Об этом мы уже говорили года два тому назад. Совершенно бесспорная истина, что тут мы прозевали. Тем более, казалось бы, что такой факт, как убийство тов. Кирова, должен был мобилизовать все наши силы на исправление тех недостатков, которые выявились в нашей работе. Но на деле получилось, что должно было пройти, по крайней мере, полтора года после убийства тов. Кирова для того, чтобы наши органы начали такое развернутое разоблачение контрреволюционного троцкизма, как это мы имеем сейчас.

Стало быть, говоря по партийному, по большевистски, а мы о чекистах судим так, что чекист это, прежде всего, большевик-передовик, революционер, человек, который не стоит на месте и не загнивает, который находится все время в действии, в поисках врага, — тем более недопустимо, чтобы после такого сигнала, как убийство тов. Кирова, потребовались такие длительные сроки для вскрытия корней контрреволюционного троцкизма.

Товарищи, теперь для нас не секрет, что к.-р. троцкистская организация свои тактические задачи, которые сводились к террору, пораженчеству, вредительству, диверсии и т.д., сформулировала давно. Спор о сроках — 1931 или 1932 г. — дела не меняет, но бесспорно, что, по крайней мере, с 1932 г. все направление к.-р. деятельности троцкистско-зиновьевского блока заключалось в организации террористической борьбы против руководителей нашей партии и советского правительства, в широкой организации вредительства и диверсий. Эта фашистская банда пыталась организованно подорвать основы советского строя.

Этим усугубляется наша вина. Она усиливается еще и потому, что это были не контрреволюционные проявления одиночек, отдельных враждебных советскому строю людей. Разоблачение таких к.-р. одиночек дело очень трудное. Но тот факт, что мы не сумели вовремя раскрыть существовавшей широко разветвленной троцкистской организации, которая имела свой центр и свои местные группы, несомненно усугубляет нашу вину, так как, вы сами понимаете, как чекисты, что, с точки зрения разведки, с точки зрения розыска, гораздо легче разоблачить уже сложившуюся организацию, тем более такую широкую, как троцкистско-зиновьевская, чем выявить террористов-одиночек.

Чем еще усугубляется наша вина? Тем, что у нас все-таки были сигналы. Сейчас, просматривается старый агентурный материал и по центру, и по периферии (я убежден, что если каждый из вас на месте покопается, то тоже найдет кое-какие зацепки), мы обнаружили, что у нас было кое-что настолько осязаемое, что надо было двигать это дело вперед, разворачивать его. Но, несмотря на эти сигналы, мы все-таки прохлопали к.-р. троцкистско-зиновьевский заговор.

Дело Зафрана