Где ночуют боги - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Владимирович Иванов cтр.№ 31

Вертолет приближался к хребту Аибга. Хребет состоял из четырех хмурых вершин. Пилот вертолета объяснил Антону, что вершины называются Аибга-1, Аибга-2, Аибга-3 и пик Черная Пирамида. Антон улыбнулся – сразу было понятно, что четыре вершины называли разные люди. Первым трем не повезло – им дал имя человек без воображения. Посчитал вершины, загнул пальцы и назвал: Аибга-1, Аибга-2, Аибга-3. Слева направо. Вот люди себя называют именами, а горы называют цифрами – идиоты. Хотя горам, наверное, все равно, как их называют. Гора все равно остается горой, и убивает альпинистов, и вдохновляет пейзажистов, гора не заметит и не запомнит ни тех, ни других.

А вот четвертую вершину назвал человек с фантазией. Черная Пирамида – это красиво.

Пик равнодушно смотрел на Антона, проплывая внизу. Антон молчал. Сказать было нечего.

Потом вертолет приземлился. Антон вышел, осмотрелся и с удивлением обнаружил у подножия пика одинокий экскаватор. Сочетание этих слов рассмешило Антона, но это было именно так. У подножия горы ковырялся в камнях небольшой одинокий экскаватор. Он выкапывал камни из подножия пика и пытался их подвинуть куда-то вверх по склону. Но камни опять скатывались на прежнее место, и экскаватор ничего не мог сделать. Он был жалок. Зрелище было пронзительным. Вся история человеческого рода, казалось, предстала перед Антоном, и он даже произнес вслух:

– Да… Вся история… Что он здесь делает?

– Кто? Экскаватор? – уточнил Игорь Беленький, сильно моргнув.

– Человек, который управляет им, – уточнил Антон с усмешкой.

– Строит площадку под слалом-гигант, – сказал Беленький.

Антон улыбнулся, посмотрев на помощника. Антону захотелось дать указание, чтобы экскаватор перестал ковыряться в подножии пика, потому что это смешно. Смешно и слово «гигант» по отношению к слалому, и все, что делают люди, тоже смешно. Но Антон был главой креативного штаба, и останавливать строительство грандиозных объектов было не в его компетенции, да и сообщать подчиненным, что они смешны до слез, было хоть и в его компетенции, но нельзя. Подчиненным нельзя говорить о том, что они несчастные люди, таков первый и, собственно, главный закон управления персоналом. Антон это знал и потому промолчал.

Антону пришла мысль: все, что делает человек, – безобразно. Конечно, есть древние пагоды и античные портики – это красиво, но это лежит в руинах. В руинах лежит все, что красиво. Современный человек – творец безобразия. Природа создает красоту, а человек – уродство. Так разделились обязанности у создателя и создания. Этими смелыми выводами Антон тоже не стал делиться с Игорем Беленьким. Своей правой руке нельзя говорить такие вещи, потому что ее парализует, а работать с парализованной правой рукой неудобно.

После осмотра красот и безобразий Антон снова сел в вертолет и вновь полетел над Аибгой. Солнце ушло за серую занавесь облаков, которая тут же, на глазах, за секунды стала сине-черной непроницаемой шторой. Погода в горах очень быстро менялась. Пик Черная Пирамида, совсем недавно розовый и акварельный, стал черным и мрачным, будто повернулся к Антону темной громадной спиной.

Был уже вечер, когда Рампо как глава креативного штаба сделал, что смог. Антон почувствовал, что устал, как собака. Слишком много в этот день он узнал новых слов, лиц и имен. Нужно было побыть одному. Просто немного побыть одному. В Москве в таких случаях Антон ездил по ночному Садовому кольцу в одиночестве. Мыслей от езды по кольцу в одиночестве становилось меньше, и они приходили в порядок. Одиночество – лучшая терапия для мозга.

И в этот раз Антон поступил так же. Приземлившись на вертодроме в Красной поляне, он сообщил подчиненным, что хочет поездить один по округе на своей новой машине. В Красной поляне был гараж пиршества спорта, его директор, крепкий мужчина алкогольно-славянской наружности, как раз поставил Антона в известность, что ему, как главе креативного штаба, выделен служебный автомобиль – джип – на случай, если он захочет лично осмотреть что-нибудь труднодоступное. Джипом оказался новый, серебристо-белого цвета «УАЗ Патриот». Эдо, как водитель главы креативного штаба, сразу же высказался на предмет того, что цвет «Патриота» ему не нравится, и предложил Антону перекрасить машину в самый красивый цвет – армянский абрикос. Этот цвет открывается, когда солнце светит на свежевымытую машину. «Цвет открывается» – это тоже был местный устойчивый оборот. Эдо сказал, что знает одного человека, который имеет девять банок такой краски и готов ее продать. Дорого, да, но что делать, ни у кого в Адлере такой краски нет все равно. Антон тепло поблагодарил Эдо за все, но пока решил оставить цвет прежним. На это водитель ответил, что все правильно: надо сначала поездить на машине, почувствовать, какой она характер имеет, и тогда сразу будет понятно, какого цвета она должна быть. Эдо ни в какую не хотел отпускать начальника одного, пока не убедился, сделав на машине круг, что джип в полной исправности. Но в душе Эдо осталась какая-то тревожная нотка – он долго смотрел вслед «Патриоту» и даже позвонил, чтобы убедиться, что с Антоном есть связь.

Антон хотел остаться один. Он слушал тишину и дорогу, жужжавшую под новой резиной «уазика». Антон не знал, куда едет. Он просто ехал. И думал.

На Кавказе были декабристы. Их туда сослали, а они там себя покрыли славой. Одоевский вот, например, стихи писал. Родил строку «Из искры возгорится пламя» и оказался косвенно виноватым в большевизме. Но не сильно. Он же не думал, что у одной строки будут такие последствия. На Кавказе заболел малярией, из-за того что читал Шиллера в подлиннике на ветру, при поднятых полах палатки. Это красиво. Его могила была утеряна. Это печально. Осталась от поэта одна строка. Хотя тоже немало. Что он чувствовал, когда умирал от малярии в палатке? Может быть, ему было обидно, ведь его погубили простейшие, а сам он был существом сложнейшим, коим в отношении душевной организации является поэт. А может, наоборот, ему было приятно? Одоевский был байронистом, а малярия убила до него и самого лорда Байрона. Значит, он попал с Байроном в один клуб: и поэтический, и бактериологический.

Был еще Александр Бестужев-Марлинский, тоже декабрист. Пропал без вести во время десанта на мыс Адлер. Табличка имеется памятная на месте пропажи. Когда-то Бестужев-Марлинский был популярным прозаиком. Его творения раскупались в первый же день, а иногда в первый же час. А те, кто не успевал купить, переписывали его сочинения вручную. Ручной копипаст – это не шутки. Потом автор бестселлеров примкнул к декабристам и был сослан. На Кавказе было опасно, но интересно. Здесь в то время было полно литераторов. Здесь расцветал их талант. Бестужев, к примеру, так прямо и говорил: «На Кавказе во мне проснулся писатель!»

Благотворно ли действовал на писателей малярийный климат или бесконечные дожди, во время которых есть о чем подумать в письменной форме, или свист пуль делал их слог проще и выше, но, как бы то ни было, при помощи ссылок царь плодил русских литераторов и помогал им раскрыться. Сосланные вольнодумцы при попустительстве некоторых генералов, сочувствующих декабристам, образовали на Кавказе бомонд. Вольнодумцы собирались вместе, пили шампанское, читали стихи. Случались и женщины. Без них вольнодумцу никак. А Бестужев-Марлинский был хорош не только как писатель и декабрист, он был еще и хорош собой, так что устроился здесь неплохо. Одно время, правда, за него взялся Белинский. Неистовый Виссарион принялся громить Бестужева-Марлинского за куртуазный стиль его сочинений, за то, что горцы в его романах ведут себя как байронисты: чуть что – бросаются на коня и сутками скачут куда глаза глядят. Такие невротики не могли бы жить в горах, их бы даже их кони не слушались, считал Белинский и громил Бестужева-Марлинского при каждом удобном случае. Злые языки говорили, правда, что это потому, что Бестужев-Марлинский популярен и хорош собой, а Белинский – чахоточен и не хорош собой, а популярен может быть только посмертно. Но это неправда. Белинский просто был критиком и терпеть не мог, когда с русской литературой что-то не так. Что бы сейчас делал Белинский, если бы увидел, что стало с русской литературой?