Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Макмиллан cтр.№ 82

Национальные противоречия не только приводили к вспышкам уличного насилия, но и до крайности затрудняли работу обоих парламентов Дуалистической монархии. Политические партии, создаваемые на основе языка и этнической принадлежности, были по большей части заинтересованы лишь в защите этнических же интересов, а потому блокировали работу, которая не служила этим целям. Депутаты дули в трубы, звенели колокольчиками, били в гонги и барабаны, бросались чернильницами и книгами – все для того, чтобы заткнуть рты оппонентам. Обструкция стала обычным приемом – в ходе одного из самых известных случаев такого рода немецкий депутат выступал подряд двенадцать часов, лишь бы только не дать чехам возможности добиться в Богемии и Моравии равных прав для чешского языка. Один консервативно настроенный аристократ писал другу: «В нашей стране оптимист должен покончить жизнь самоубийством» [580] . Правительство ухитрялось кое-как работать, но все чаще прибегало к чрезвычайным полномочиям. Когда в августе 1914 г. началась война, заседания парламента были приостановлены на несколько месяцев, а на деле он не собирался до весны 1917 г.

Кроме того, национализм разъедал бюрократический аппарат, поскольку государственные должности стали для различных группировок способом вознаграждать своих сторонников. Размеры аппарата и расходы на его содержание из-за этого колоссально возросли. С 1890 по 1911 г. численность чиновников увеличилась в три раза – главным образом за счет новых должностей. В одной только Австрии на 28 млн жителей приходилось 3 млн гражданских служащих. Тема нескончаемой волокиты стала всюду проходить красной нитью – или, точнее, двухцветной бечевкой: черно-желтой для имперских дел, красно-бело-зеленой для венгерских и коричнево-желтой – для боснийских, как только Босния была аннексирована. Даже простое налоговое поступление должно было пройти в Вене через руки 27 различных чиновников. Специальная комиссия, посланная в приморскую провинцию Далмация для улучшения местного управления, выяснила, что сбор прямых налогов с населения требовал затрат вдвое больших, чем получаемые суммы. Комиссия отчиталась об удручающей картине неэффективности и пустых затрат по всему региону – например, от чиновников и так требовалось работать лишь по пять-шесть часов в день, но и этим утруждали себя лишь немногие. Один новый сотрудник министерства иностранных дел отмечал, что ему редко когда требовалось решать больше трех-четырех вопросов в течение дня, и никто не возражал, если он опаздывал или уходил раньше. В 1903 г. британскому посольству пришлось десять месяцев ждать решения вопроса по поводу пошлины на канадский виски. Английский дипломат докладывал: «Если мешкотность в делах управления этой страной возрастет еще сильнее, то ситуация скоро сравнится с тем, что мы наблюдаем в Турции» [581] .

Неудивительно, что люди сравнивали бюрократический аппарат империи с разбитой старой клячей, но последствия такого положения вещей были отнюдь не веселыми. Отвращение к явлению, которое венский сатирик Карл Краус окрестил «бюрокретинизмом», еще больше подрывало уверенность подданных в собственном правительстве. А огромные расходы на содержание чиновников, помимо всего прочего, означали, что останется меньше средств на армию, которая и без того страдала от бесконечной политической грызни. До 1912 г. венгерский парламент не соглашался увеличить оборонные расходы и ежегодный призывной контингент, требуя взамен уступок по вопросам вроде упомянутого выше языкового. Лишь когда у самого порога Дуалистической монархии разразился Балканский кризис, обсуждение этих тем несколько продвинулось вперед. Тем не менее к 1914 г. расходы Австро-Венгрии на армию были меньше, чем даже у Великобритании, которая, конечно, обладала самыми маленькими сухопутными силами среди всех держав Европы. Общий военный бюджет империи Габсбургов более чем в два раза уступал российскому, а ведь именно Россия должна была стать для Австро-Венгрии самым серьезным противником [582] .

Конечно, империя не была просто «плывущим по Дунаю трупом», как ее иногда называли в союзной Германии, но государство было определенно больно. Было обдумано немало способов лечения, но все они или были отвергнуты, или оказались негодными. Во время споров о языке венгерских полков имперские военные предложили план силового подавления оппозиции, но Франц-Иосиф отказался даже рассматривать его [583] . Надежды воспитать новое поколение чиновников, которое стояло бы выше политики и служило стране в целом, рухнули под воздействием инерции усиливающегося национализма. В Австрии даже ввели всеобщее избирательное право, надеясь таким образом прочнее привязать массы к короне, однако это привело лишь к тому, что новые националистические партии получили еще больше голосов. Наконец, на повестке дня стоял и так называемый «триализм» – новая форма компромисса с южными славянами. Эта идея становилась все более популярной среди сербов, хорватов и словенцев, обитавших на юге Дуалистической монархии и в ее балканских владениях. Южнославянский блок, по мысли тамошних националистов, должен был стать противовесом Австрии и Венгрии. Эта идея была с ходу отвергнута венграми.

Последней надеждой для многих оставался наследник престола – Франц-Фердинанд, который был молод, энергичен и полон новых идей – в целом весьма авторитарных и реакционных. Возможно, он мог обратить перемены вспять и вновь сделать империю абсолютной монархией с сильным центральным правительством. Наследник определенно выглядел и действовал так, как полагается решительному руководителю.

Франц-Фердинанд был высоким, привлекательным мужчиной с большими и выразительными глазами, громким голосом и властными манерами. Хотя его усы и не могли сравниться с усами германского императора Вильгельма, они тоже были лихо закручены кверху. В своей частной жизни он, после ряда ошибок юности, был безупречен, женившись по любви и став преданным мужем и отцом. Он обладал отличным вкусом и немало сделал для сохранения архитектурного наследия Австро-Венгрии. Он обладал пытливым умом и – в отличие от своего дяди-императора – тщательно следил за газетными публикациями. Он также отличался жадностью, требовательностью и нетерпимостью. Было известно, что он порой даже избивал поставщиков, чтобы получить от них желаемое, будь то картины или мебель. Своим подчиненным он не прощал даже малейших ошибок. Помимо прочих, он особенно сильно ненавидел евреев, масонов и всех, кто подвергал критике или сомнению авторитет католической церкви, ярым приверженцем которой он был. Эрцгерцог заодно не переносил «предателей» венгров и «свиней» сербов. Их, как он часто говорил, необходимо было сокрушить. В целом он не знал меры ни в ненависти, ни в удовольствиях – даже на охоте он велел устраивать все так, чтобы огромное количество разной дичи гнали ему навстречу, а он стоял и стрелял до тех пор, пока стволы не раскалялись докрасна. Утверждали, что однажды он внезапно потребовал поместить в загон стадо оленей из двухсот голов и там убил их всех, застрелив вместе с ними по ошибке и одного из загонщиков [584] .