Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Макмиллан cтр.№ 4

Наука и техника, которые в XIX в. принесли так много пользы человечеству, также породили и новые ужасные виды оружия. Соперничество государств питало гонку вооружений, которая, в свою очередь, подрывала у своих участников чувство безопасности и тем сама вливала в себя новые силы. Государства искали союзников, которые скомпенсировали бы их собственные слабости и принимаемые решения, и постепенно делали европейскую войну все ближе.

Франция, проигрывая демографическое соревнование с Германией, заключила союз с Россией, отчасти надеясь на огромные человеческие ресурсы последней. Взамен Россия получила приток французского капитала и технологий. С другой стороны, из-за франко-русского союза Германия почувствовала себя в окружении врагов и вступила в более тесные отношения с Австро-Венгрией, что, в свою очередь, вовлекло Германию в балканское соперничество между новой союзницей и Россией. Гонка морских вооружений, задуманная германским правительством для того, чтобы гарантировать миролюбие Великобритании, вместо этого подтолкнула ее не только к тому, чтобы превзойти Германию в деле постройки новых боевых кораблей, но и к тому, что в Лондоне преодолели свою былую отстраненность от европейских дел и решили сблизиться с Францией и Россией.

Часто утверждалось, что военное планирование, которое велось одновременно с гонкой вооружений и укреплением военных союзов, породило своего рода «машину Судного дня», которую, единожды запустив, уже нельзя было бы остановить. К концу XIX столетия все европейские державы, кроме Великобритании, имели армии, комплектовавшиеся по призыву, причем лишь сравнительно небольшое число обученных солдат находилось непосредственно под знаменами, а все прочие являлись резервистами и до поры вели гражданскую жизнь. В случае угрозы войны очень быстро могли быть сформированы огромные армии. Такого рода массовые мобилизации требовали детального планирования, чтобы каждый резервист попадал в свою часть, а та вовремя получала все необходимое снаряжение. Потом воинские части сливались в соединения и выдвигались, обычно по железной дороге, в назначенные им по плану развертывания районы. Мобилизационные расписания были произведениями искусства, но слишком часто оказывались лишены гибкости, не позволяя, как в случае с Германией в 1914 г., мобилизоваться частично и только лишь на каком-то одном направлении. Германию это привело к необходимости воевать не только с Россией, но заодно и с Францией. В опоздании же с мобилизацией крылась серьезная опасность. Если противник появился на ваших границах, а ваши солдаты все еще не попали в свои части или не погрузились в эшелоны, то войну можно было считать проигранной. Жесткие планы мобилизации и развертывания грозили в решающий момент полностью связать руки политическому руководству европейских стран.

Но это лишь одна сторона всего спектра объяснений того, как могла начаться Великая война. Другая сторона представлена запутанными, но все равно весомыми соображениями чести и престижа. Кайзер Вильгельм старался во всем подражать своему знаменитому предку Фридриху Великому. Однако после того, как кайзер пошел на попятную в ходе агадирского кризиса [4] , его порой дразнили, называя Вильгельмом Робким. Мог ли он еще раз пойти на такое унижение?

Что верно для отдельных лиц, может быть верно и для целых государств. После унизительного поражения от Японии в 1904–1905 гг. Россия остро нуждалась в том, чтобы восстановить свой престиж великой державы.

В формировании межгосударственных отношений также большую роль играл страх. Он же «помогал» обществу и политическим лидерам легче принять войну как политический инструмент. В Австро-Венгрии опасались, что империя может погибнуть, если ничего не предпримет в отношении растущего национального движения южных славян на подвластных ей территориях, – а это значило, что нужно совершить какие-то шаги против источника этого движения, а именно – против независимой Сербии.

Франция боялась своего германского соседа, превосходившего ее как в экономическом, так и в военном плане. Германия со страхом оглядывалась на восток, ведь Россия быстро укреплялась и перевооружалась. Если не сразиться с ней в скором времени, то нового случая может и не представиться. Британии продолжение мира сулило большие выгоды, но там, как и прежде, не желали доминирования на континенте какой-либо одной великой державы.

Все правительства опасались не только друг друга, но и своих подданных. В Европе распространились социалистические идеи, а профсоюзы и социалистические партии бросали вызов власти прежних господствующих классов. Предвещало ли это яростную революцию, как думали многие? Национальные движения также были разрушительной силой, причем не только в Австро-Венгрии, но также в России и в Великобритании, где «ирландский вопрос» в начале 1914 г. заботил правительство больше, чем международная политика. Возможно, война смогла бы устранить внутренние противоречия и объединить все население в едином порыве патриотизма?

Наконец, как и во все времена, включая наши, не стоит недооценивать роль, которую играют в человеческой жизни ошибки, путаница, просто неправильно выбранное время. Сложные и неэффективные механизмы руководства России и Германии создали ситуацию, в которой политическое руководство имело слабое представление о военном планировании даже в тех областях, в которых это планирование могло иметь политические последствия. Убитый в Сараеве австрийский эрцгерцог Франц-Фердинанд долго противостоял тем, кто желал с помощью войны разрешить все проблемы Австро-Венгрии. Ирония судьбы в том, что его убийство устранило с пути как раз того единственного человека, который мог бы предотвратить объявление войны Сербии – а значит, и всю последующую цепь событий. Покушение было совершено в начале летних каникул, а это значит, что в момент углубления международного кризиса многие государственные деятели, дипломаты и военные руководители отсутствовали на своих местах. Министр иностранных дел Великобритании, сэр Эдвард Грей, наблюдал за птицами, как орнитолог-любитель. В последние две недели июля президент и премьер-министр Франции совершали длительную поездку в Россию и на Балтику – из-за чего частенько не имели связи с Парижем.

Существует, однако, опасность слишком сконцентрироваться на факторах, подталкивавших Европу к войне, и пропустить те, которые действовали в противоположном, мирном направлении. Еще в XIX в. стали распространяться общества и ассоциации, стоявшие за то, чтобы объявить войны вне закона и заменить их альтернативными инструментами в виде межнационального арбитража. Известные богачи, такие как Эндрю Карнеги и Альфред Нобель, жертвовали огромные суммы на развитие межнационального диалога. Социалистические партии и рабочие движения по всему миру объединились во Второй интернационал, который раз за разом принимал резолюции против войны и угрожал всеобщей забастовкой, если войну все же вздумают начать.

XIX в. был временем исключительного прогресса в науке, промышленности и образовании. Большая часть этих достижений пришлась на долю Европы, становившейся все богаче и могущественней. Европейцы были связаны друг с другом и со всем миром все более быстрыми средствами сообщения, торговыми путями, инвестициями, миграциями населения и распространением влияния империй, пусть даже не все они назывались так официально. Уровень глобализации мира до 1914 г. может сравниться разве что с нашим теперешним, достигнутым после окончания холодной войны. Естественно, существовало расхожее убеждение в том, что этот пронизанный взаимосвязями новый мир сможет выработать новые международные институты и постепенно установить универсальные стандарты поведения для государств. В отличие от XVIII столетия на международные отношения уже не смотрели как на игру, в которой победа одного игрока подразумевала поражение другого. Напротив, при условии сохранения мира в выигрыше оказывались все. Международный арбитраж все чаще применялся для разрешения споров между нациями. Великие державы Европы часто сотрудничали по вопросам наподобие кризиса распадающейся Оттоманской империи. Наконец, возник международный арбитражный суд. Все это вместе, казалось, шаг за шагом закладывало основание для нового и более эффективного подхода к мировым проблемам. Войны, как многие надеялись, остались в прошлом – они были неэффективным средством ведения дел. Более того, война становилась все более дорогой затеей, как в отношении требующихся для нее ресурсов враждующих сторон, так и в отношении ущерба, который могли нанести новые технологии и вооружения. Банкиры предостерегали, что даже если бы всеобщая война и началась, то через несколько недель она бы забуксовала, поскольку ее стало бы невозможно финансировать дольше.