Семь грехов радуги - читать онлайн книгу. Автор: Олег Овчинников cтр.№ 18

– Я звонила тебе, звонила… – обиженно выговаривает Маришка. – А у тебя все время занято… Хорошо, что второй номер вспомнила…

– Я тоже тебе звонил, – растерянно оправдываюсь. – Что у тебя случилось?

Тихий звук: полустон-полурыдание.

– Все то же! Как вчера, прямо посреди эфира…

– Я слышал.

– Мне еще повезло, что в студии в тот момент никого не было.

– А сейчас? Ты вроде бы немного успокоилась…

– Да, все уже кончилось. Быстрее, чем вчера, но я боюсь… Вдруг оно вернется! – Еще один всхлип. – Я же не могу все время молчать, я диджей все-таки… Что мне делать?

– Погоди, – говорю. – Сейчас одну трубку положу… – Решаю подбодрить шуткой. – А то стою тут весь в телефонах, как барышня из Смольного. Слушаю жену в стереофоническом звучании…

Я вернул трубку дискового аппарата на место – и в то же мгновение услышал в радиотелефоне короткие гудки отбоя. Тупо снял трубку с рычага, но гудки никуда не делись. Повертел в руке…

Мне бы следовало перезвонить, но тут вдруг нахлынуло, как всегда не к месту… Я крутил трубку в руке, холодную, гладкую и фиолетовую, и вспоминал свои вчерашние ощущения от прикосновения к Маришкиной коже, такой же холодной, гладкой и фиолетовой, и как испуганно в груди билось сердце, точь в точь короткие гудки радиотелефона, и как я все не находил в себе решимости, чтобы дотронуться… просто прикоснуться к ней. Кричал про себя: что же ты! Ведь это она, все равно она, пусть незнакомая, но родная… Копирайт – Лермонтов.

И все равно не мог…

И вдруг – новый скачок по изогнутой, винтовой лестнице памяти, сразу через семь ступенек, в «семь лет назад», когда я был значительно моложе, как следствие, глупее, а может, и наоборот, веселее и симпатичнее, как утверждают некоторые, и наверняка смелее, поскольку жизнь тогда еще редко проходилась по мне своей мелкой теркой, но все равно… точно так же не решался прикоснуться к ней. Такой красивой, такой независимой, с таким холодным равнодушием в бирюзовых кукольных глазах… Что вы!

Цветаевой было проще с ее «едва соприкоснувшись рукавами». Стояло лето и я носил исключительно футболки, а она – рубашки, но практически без рукавов. Так что соприкасаться, когда это все-таки случалось, нам приходилось голой кожей, и я однажды окончательно понял, что схожу с ума, хуже того – уже сошел, когда за короткую июньскую ночь придумал двадцать ласкательных вариантов произнесения ее имени. Со временем, правда, остался один, самый приятный на слух.

Маришка…

Мы учились на одном курсе, но в разных группах. Благодарение Богу, иначе я, скорее всего, не доучился бы до второго семестра. Когда она проходила мимо меня, спеша куда-то по коридору учебного корпуса, я неизменно деревенел лицом, отворачивался к тем, кто оказывался рядом, и с преувеличенно заинтересованным видом вступал в какую-нибудь бессмысленную беседу. Вроде: «Как, ранг суммы не превосходит суммы рангов? Иди ты!» Когда же рядом не оказывалось никого и мне некому было нести свою чушь, я небрежно кивал ей, эдак запросто, между делом – все-таки кто-то когда-то нас знакомил. Ответом мне был скользящий взгляд бирюзовых кукольных глаз, а один раз – мимоходом оброненная фраза:

– Чего не заходишь? Номер комнаты забыл? Второй этаж, напротив мусоропровода…

Такая вот романтическая завязка. Собственный мой адрес был немногим лучше. Я жил на третьем, и моя комната непосредственно соседствовала с мужским туалетом.

– Угу, – изрек я, отвлекшись ради этого от изучения темно-синего «кирпича» матанализа Ильина-Поздняка, который раскрыл наугад пять секунд назад, имея в виду: хорошо, зайду как-нибудь, как будет время…

Она постояла еще секунду и пошла дальше своей дорогой, а я, сосредоточившись, чтобы не глядеть ей вслед, прочел как самое сокровенное знание: «Последовательность называется сходящейся, если для любого эпсилон найдется такая дельта…»

Думаю, именно с этого эпизода началась наша сходимость. Потому что когда эпсилон слишком долго тормозит с поиском своей дельты, та, заинтригованная таким пренебрежительным отношением, находит его сама. И тогда уж для эпсилона наступает, как часто говорил своему соавтору по матанализу строгий, академичный Ильин: «Поздняк метаться, Эдик…»

Время, на которое я намекал свои младенческим угуканьем, выдалось тем же вечером. Я спустился на один этаж, двинулся в направлении мусоропровода, но уже на пороге заветной комнаты лицом к лицу столкнулся с осложняющим фактором. Фактора звали Евгением – все, даже преподаватели. Женя, Женька или Женек к нему как-то не лепилось. Некоторые норовили ввернуть отчество, но не знали наверняка, какое, и оттого невнятно растягивали имя, так что получалось: «Евгени…и…и…ич».

Первый качок на курсе. Бывший позор школы, ставший гордостью Университета и самую малость не дотянувший до надежды страны. Каприз непостижимой природы.

«Да как я мог не поставить ему зачет? – волновался, перекуривая на лестнице с коллегой, тщедушный семинарист по дискретной математике. – Он же лежа жмет больше, чем я зарабатываю!»

В том году у миллионов телезрителей еще не навязла на зубах реклама мятных леденцов «Рондо», да и не было у меня в общаге телевизора, так что подходящее Евгению прозвище пришло мне на ум намного позже. Супербизон! Он был настоящим супербизоном: неколебимым, свободным и беспечным. Копирайт – сами знаете, чей.

Когда мы одновременно замешкались у нужной двери, Евгений сперва недружелюбно покосился на меня, а потом чуть подался в сторону, позволяя мне собственноручно потянуть за дверную ручку. Должно быть, опасался ненароком оторвать. Я постучался, распахнул дверь и отступил, жестом приглашая Евгения войти первым. Тот, вопреки моим тайным надеждам, вошел – пусть как картина, боком, но не застрял, стиснутый косяками, и даже не запутался в занавеске, разделяющей двенадцатиметровую комнату на «прихожую» и «гостиную», она же «спальня».

Маришка была одна. Нас в два раза больше. Вопиющее несоответствие бросалось в глаза.

– О, вы уже? Классно! – приветствовала она нас. – Чем займемся?

– Может, погуляем? – выпалил я, остро ощущая давящую тесноту помещения.

Затылком я почувствовал неодобрительный взгляд супербизона. «Мудрый человек – не тот, кто никогда не ошибается, а тот, кто вовремя исправляет свои ошибки, – читалось в нем, но как-то не бегло, по складам. – Может, один погуляешь? Быстрым шагом…»

Всю дорогу к смотровой мы шли практически молча. Евгений держался справа и чуть позади Маришки, а я – чуть позади и слева. Взять ее под руку или, допустим, за руку не решались оба. Евгений, должно быть, опасался ненароком оторвать. Я просто не решался, без особых мотивов. Вместо этого я зажимал в кулаке короткий стебелек одуванчика, так что наружу торчал только желтый непричесанный хохолок.

– Евгений, а вот скажи… – нарушил я тягостное молчание, – что важнее для атлета…

Это слово я нарочно произнес невнятно, чтобы спровоцировать недоуменное: