Большая книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать - читать онлайн книгу. Автор: Мирзакарим Норбеков cтр.№ 264

Хозяин Дурды тянул его вдоль бесконечных базарных рядов – изюмных, луковых, виноградных, рисовых и капустных. Миновали лепешечный ряд. Яблочный. Гранатовый и ореховый. Вениковый. Индюково-куриный. Добрались до клеточного ряда, где на прилавках стояли большие, как тыквы, клетки, накрытые цветными платками.

Шухлик ничего не замечал. Только видел мамины глаза и погружался в них, как в черную бесконечную, будто космос, пропасть.

Хозяин с кем-то говорил, торговался, расхваливая ослика, – какой он шустрый, сильный, умный и веселый! Чертик из табакерки! Одно слово – шайтан!

– Никогда бы не отдал, – прицокивал языком. – Да обещал детям подарок на Новый год! Просили велосипед с пятью скоростями!

«Да я же лучше велосипеда! – хотел закричать Шухлик, как когда-то его древняя бабка Валаамова ослица. – У меня и скоростей больше!»

Но железный штырь во рту мешал, и вырвалось ослиное, отчаянное: «Ия-йа-йа!»

– А какой голосистый! – вздрогнул по привычке хозяин Дурды. – Певчий осел! Другого такого не сыщите! Кроме велосипеда, прошу за него соловья в клетке.

Чьи-то руки ощупывали живот и бока, кто-то разглядывал зубы. Постукивали по копытам, дули в уши и даже крутили хвост.

А ослик, понурив голову, уставился на белый снег, который таял так быстро, как этот несчастный день. «Наверное, я очень плохой, – корил себя Шухлик. – Вероятно, я самый дурной осел! Иначе, зачем хозяину меня продавать?»

– Очень! Очень! – кивал Дурды. – Куда ни глянь, сплошной дармон-сила! Такой силач! Настоящий полвон-богатырь! А какой, глядите, шкура! Рыжий – рыжий, как утреннее солнце! Это не осел, а чистый зар – червонное золото! Хочу за него, кроме велосипеда и соловья, еще два пуда изюма.

В конце концов, когда уже смеркалось, и снег под ногами совсем исчез, смешавшись с черной грязью, нашелся покупатель. Косоватый и маленький, едва повыше Шухлика.

В лисьей шапке с хвостом на боку. Похожий на толстую первобытную обезьяну, которая никогда, ни за что на свете не превратится в человека. Ничего хорошего не ожидалось от этого покупателя с реденькой бородкой и кривой палкой в кулаке. Только Шухлик взглянул на него, как в животе екнуло и похолодало, будто ледышку проглотил.

– Вот твой новый хозяин – господин Маймун-Таловчи! – И Дурды лживо, как Иуда, обнял ослика. – Служи ему верой и правдой, а мы по тебе скучать будем. – И звонко хлопнул по спине, так что Шухлик вздрогнул всем телом.

Эти слова со шлепком будто окончательно отрезали, отрубили прежнюю жизнь. Он видел двор, где появился на свет. Грустную маму под пирамидальным тополем добродушную тетку Сигир и строгого дядьку Бактри меж горбов которого спала, мурлыкая, кошка Mушука. И веселого Шухлика, прыгавшего и скакавшего по первому снегу. Неужели еще утром он был этим осликом? Все родное и близкое так быстро уплывало, растворяясь в сумерках! Все дальше и дальше! И уже еле заметно, словно глядишь со дна глубокой черной ямы.

И не то чтобы Шухлик свалился в эту яму. Нет, черная яма сама, как ядовитый паук каракурт, заползла внутрь, в самое сердце. И уже усыпила до смерти прежнего Шухлика, превратила в жалкого, дрожащего осленка без имени.

Новый хозяин Маймун-Таловчи погонял его палкой, покрикивая.

– Эй, как там тебя? Шире шаг, лентяи! Так и назову – Танбал-лодырь. Да у меня не заленишься! Работа с утра до вечера, Танбал! А будешь упрямиться, приготовлю из тебя люля-кебаб.

Рыжий ослик еле переставлял ноги и через шаг спотыкался, не различая сквозь слезы канавки, камни и кочки.

Так появилось у рыжего ослика, бывшего озорного Шухлика, новое имя – тяжелое и мрачное, как день ненастный, – Танбал! Будто сначала по одному уху влепили – тан! И сразу по другому – бал!

И жизнь сразу началась тяжелая и ненастная, под стать новому имени.

Когда они вышли с базара, Маймун-Таловчи грубо дернул за уздечку, тормозя ослика. А ведь мог бы просто сказать: «Постой-ка, братец, минутку». Но разве дождешься от такой обезьяны человеческого обращения?

Ослик поднял голову и поглядел с укором. Да напрасны такие взгляды – ничего не проймет, коли нет ни души, ни совести. Впрочем, может быть, это одно и то же – душа и совесть? Или встречаются бессовестные души?

Так раздумывал рыжий ослик и не сразу заметил, что прямо посреди улицы за стариком в тюбетейке бредет понуро, косолапо медведь в веревочном наморднике. Верно, на базар – народ смешить.

Медведь почему-то был серым. Шерсть на боках потерта. И шел он, покачивая башкой, так покорно, так смиренно, как старый-старый битый осел. Казалось, медведь уже давным-давно позабыл, кто он такой на самом-то деле, и на все махнул лапой. Не все ли равно? Какая разница – может, и правда осел! Даже собаки лаяли на него вяло, сомневаясь, медведь ли это.

«О, нет! – напугался ослик. – Если забуду о Шухлике, если забуду, кто я такой, то непременно пропаду! Имя Танбал меня раздавит – обратит в равнодушное безответное существо, в раба без роду-племени, которому самое место на дне черной ямы».

Он так задумался, что Маймун-Таловчи несколько раз пребольно ударил его палкой, понуждая идти.

– Долго они петляли по узким кривым и темным улочкам, стиснутым глухими глинобитными стенами, словно по лабиринту, из которого уже никогда не выбраться. Колючая, как дикобраз, тоска овладевала все же осликом, хоть он и сопротивлялся как мог. Однако сгорбился, поник всем телом и уши повесил, как увядшие листья салата. Его даже пошатывало от стены к стене.

Тоска оказалась могучей и побеждала, превращая его в страдальца и горемыку. Тот, кто не знал Шухлика раньше, сказал бы теперь, что это самый бедный, несчастный и глупый осел в целом мире.

– И зачем я тебя купил, олуха такого? – ворчал Маймун-Таловчи. – Ты, Танбал, не просто лодырь, а еще и зловредный тупица! Упрямый лентяй или ленивый упрямец – все одно. Ну да моя женушка выбьет из тебя дурь ослиную – шелковым будешь, как ее шаровары.

Ох! Это имя – Танбал – пригибало к земле! Будто на спину взвалили каменную глыбу, а поверх взгромоздилась какая-то женушка в шароварах.

Хозяин отворил крохотную, но толстого дерева дверь в стене и загнал ослика во двор, заставленный клетками, в которых, как показалось, сидели и метались из стороны в сторону рыжие шапки с хвостами, точь-в-точь такие же, как на голове Маймуна-Таловчи, только покуда живые. Резкий незнакомый звериный запах стелился по двору, так что ослик очнулся на время от горьких своих раздумий.

Его тоска была очень сильна, но та, что истекала из этих клеток, – куда сильнее! Безнадежная и угрюмая, как неизлечимая болезнь. Она тявкала и повизгивала, эта тоска. Она глядела сквозь железные сетки черными, напуганными лисьими глазами.

– Вот мое хозяйство! Прибыльное! – ухмыльнулся Маймун-Таловчи. – Кстати, ты, осел, такой же рыжий, как эти лисы! Будешь плохо работать, Танбал, и с тебя шкуру спущу. Если не на шапку, так на чувяки сгодится.