Второй Фронт. Антигитлеровская коалиция. Конфликт интересов - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Фалин cтр.№ 27

Исполняя поручение Риббентропа, К. Шнурре пригласил Г. Астахова продолжить беседу в неофициальной обстановке. Встреча 26 июля, в которой участвовал также заместитель торгпреда Е. Бабарин, различно воспроизведена в немецкой [167] и советской записях [168] . Возьмем за базовый немецкий вариант.

Советник МИДа еще раз обосновал практичность трехэтапной схемы приведения отношений между Германией и СССР в норму. Политические отношения могли бы «продолжить то, что имелось (Берлинский договор 1926 года)», или быть реорганизованы «со взаимным учетом жизненно важных политических интересов». Однако предпосылка всему, подчеркивал Шнурре, – пересмотр советской стороной однозначно антигерманской позиции.

Г. Астахов заметил, что самое подходящее определение для политической ситуации, в которой находился СССР, – окружение. «Антикоминтерновский пакт» и политика Японии, мюнхенское соглашение, которое предоставило Германии свободу рук в Восточной Европе, включение Германией Прибалтийских государств и Финляндии, а также Румынии в сферу своих интересов расцениваются в Москве как усиление угрозы. В свете названных фактов Советский Союз не видит положительных перемен в политике Германии.

Поскольку другой реакции на новые немецкие соображения не последовало, 2 августа Г. Астахова пригласил к себе Риббентроп, чтобы заявить ему: налицо возможность переустроить отношения между двумя странами исходя из принципа невмешательства во внутренние дела друг друга и воздержания от политики, затрагивающей жизненные интересы сторон. Министр настойчиво проводил мысль, что между Балтикой и Черным морем нет проблем, которые нельзя было бы решить. «На Балтике, по словам Риббентропа, достаточно места для обеих стран, и русские интересы здесь не обязательно должны сталкиваться с немецкими. Что до Польши, то Германия наблюдает за событиями внимательно и хладнокровно, но в случае провокации расплата последует в течение недели». Министр намекнул на желательность взаимопонимания с Москвой в предвидении любого оборота. Министр заметил, что имеет «свою точку зрения на состояние советско-японских отношений» и не исключает здесь долговременного модус вивенди.

В информации об этой беседе, посланной Шуленбургу, опущены слова Риббентропа о контактах Германии с Англией и Францией. Глава гитлеровского дипломатического ведомства давал понять, что немцы в курсе советско-англо-французских переговоров и что от Берлина в известной степени зависит, куда в конце концов повернут британское и французское правительства [169] .

3 августа Г. Астахова снова вызвали в МИД Германии. К. Шнурре имел задание министра «уточнить и дополнить» разговор, состоявшийся накануне. Содержание высказываний советника было доложено так:

(1) считает ли советская сторона желательным обмен мнениями по вопросу улучшения отношений и если да, то (2) может ли она конкретно назвать вопросы, которых желательно коснуться; германская сторона готова сделать это, (3) обмен мнениями желательно вести в Берлине, так как им «непосредственно интересуются Риббентроп и Гитлер»; просьба уточнить, кого советская сторона уполномочит на такой обмен мнениями, (4) поскольку «Риббентроп собирается через два-три дня выехать в свою летнюю резиденцию близ Берхтесгадена», он хотел бы до отъезда иметь ответ «хотя бы на первый пункт» [170] .

O степени нетерпения, охватившего Берлин, свидетельствует предписание Ф. Шуленбургу немедленно запроситься на прием к В. Молотову и сдублировать разговор Риббентропа с Астаховым. Беседа в НКИД состоялась 3 августа и продолжалась полтора часа. Нарком, как докладывал Шуленбург, держался свободней, но не показал желания как-либо двинуться навстречу по сути дела. Он повторял, что по-прежнему отсутствуют «доказательства» доброй воли на немецкой стороне. Реагируя на призыв посла не ворошить прошлое, а подумать о нехоженых путях, В. Молотов увязал готовность сделать это по получении удовлетворяющих разъяснений по трем пунктам: «антикоминтерновский пакт», поддержка Германией агрессивных действий Японии, попытки исключить СССР из международных отношений [171] .

4 августа Шуленбург телеграфировал в МИД Германии: СССР «преисполнен решимости договориться с Англией и Францией». В сообщении для Вайцзеккера от 14 августа посол уточнил, что главное для Советского Союза в данный момент – воздействие на Японию.

От большинства историографов лета 1939 года ускользал до последнего времени один немаловажный факт: разговоры на темы общего улучшения отношений между СССР и Германией велись Г. Астаховым на основе официальных публикаций о советской внешней политике и отрывочных информаций, поступавших в постпредство из Москвы. Инструкций перед встречами с Вайцзеккером, Шнурре или Риббентропом он не получал.

28 июля 1939 года В. Молотов телеграфировал Г. Астахову: «Ограничившись выслушиванием заявлений Шнурре и обещанием, что передадите их в Москву, Вы поступили правильно» [172] . На советском дипломатическом языке это означало запрещение и на будущее активно участвовать в диалоге, если из Москвы не поступит других указаний.

Пока установлено три случая пусть не слишком внятной, но все же ориентировки Москвой своего представительства по центральной на то время политической проблеме. 4 августа Астахов получил от Молотова телеграмму по поводу обращения Риббентропа: «По первому пункту мы считаем желательным продолжение обмена мнениями об улучшении отношений, о чем было мною заявлено Шуленбургу 3 августа; что касается других пунктов, то многое будет зависеть от исхода ведущихся в Берлине торгово-кредитных переговоров» [173] . Астахову не поручалось доводить это до сведения Г. Шнурре. Проведя, как сообщал поверенный в делах, «в духе… указаний от 4 августа» беседу со Шнурре [174] , он вышел, строго судя, за пределы данных ему полномочий.

Между прочим, из уст К. Шнурре 4 августа впервые прозвучало понятие «секретный протокол» к кредитному соглашению, в котором фиксировалось бы «обоюдное стремление» улучшать германо-советские политические отношения. В. Молотов среагировал (это второй случай) предостерегающей инструкцией: «Считаем неподходящим при подписании торгового соглашения предложение о секретном протоколе». Мотив – «неудобно» создавать впечатление, что «договор, имеющий чисто кредитно-торговый характер… заключен в целях улучшения политических отношений. Это нелогично, и, кроме того, это означало бы неуместное и непонятное забегание вперед» [175] .