Идишская цивилизация. Становление и упадок забытой нации - читать онлайн книгу. Автор: Пол Кривачек cтр.№ 57

В то время как Мартин Лютер был вдохновителем и главой немецкой Реформации, самой видной, величайшей ее фигурой, Филипп Меланхтон был книжником и практическим мыслителем. Именно позиция последнего в отношении говорящего на идише народа, более уравновешенная и практичная, чем горячность первого, отражала основное направление протестантской мысли в Европе.

Некоторые склонные к реформизму страны, например Англия, Нидерланды, Франция и Швейцария, вообще не поддерживали еврейские общины и не интересовались отношением религиозных меньшинств к большой политике. Но случилось так, что на совете во Франкфурте лицом к лицу с Йоселем из Росхейма оказался впоследствии прославившийся французский пастор, который присутствовал на диспуте в качестве частного лица и, вероятно, никогда не видел ни одного религиозного еврея до своей ссылки из Женевы в Страсбург.

Его звали Жан Кальвин, и ему было суждено оказать еще большее влияние на мировую историю, чем Мартину Лютеру. В книге «Социальная и религиозная история евреев» Сало Барон утверждает, что на совете 1539 года Кальвин лично спорил с Йоселем, который впоследствии сообщал, что его словесно оскорбил один из присутствовавших на диспуте богословов – «яростно, злобно и с угрозами». По мнению Барона, это очень похоже на Кальвина, который сам признавал, что легко теряет самообладание, например, он писал коллеге: «Я совершил великий грех, потому что не смог сохранить спокойствие». (Обычно мрачное настроение Кальвина могло быть результатом плохого здоровья: он страдал от многих недугов, включая камни в почках, в результате чего каждое движение приносило ему мучительную боль.) Йосель, всегда остававшийся дипломатом, несомненно помнил, что «мягкий ответ отводит гнев» [148] , и отвечал с улыбкой немного свысока: «Вы, ученый человек, хотите угрожать нам, бедным людям? Господь, Бог наш сохранял нас со времен Авраама. В милости своей Он, несомненно, сохранит нас и от вас».

Этот короткий разговор заставляет вспомнить позднее написанное Кальвином сочинение под названием «Ответ на вопросы и возражения некоего еврея» («Ad quaestiones et obiecta Judaei cuiusdam Responsio»), имеющее вид диалога (disputiato), в котором защитник христианства спорит, приводя примеры главным образом из Ветхого Завета, а его еврейский противник – в основном из Нового. По мнению Сало Барона, «это обобщение реальной дискуссии, которая некогда произошла у Кальвина с евреем», а этим евреем, вероятно, был Йосель.

Возможно, этот трактат был попыткой Кальвина отреагировать на те вопросы еврея, на которые он не смог сразу ответить в том споре; это своеобразное теологическое esprit de l’escalier [149] , когда остроумный ответ находится спустя долгое время после события. Предметом были темы, которые обычно обсуждались на диспутах, но довольно странно, что, даже имея возможность обдумать ответы в спокойной обстановке, Кальвин приводит аргументы, которые, в отличие от аргументов еврея, кажутся довольно слабыми. Так, Йосель – если это действительно был он – утверждает, что «если бы верным было написанное, что в час своей смерти Иисус обратился к Отцу, сказав: “Отче, прости их, ибо не ведают, что творят”, тогда как Отец и Сын единосущны и обладают одной и той же волей?» – и как христиане оправдывают свое обращение с евреями, прикрываясь именем Бога? На что Кальвин ответил лишь, что притеснение евреев оправдано их упрямством, упорством в заблуждениях и совокупными грехами их предков, что подробно описано в Библии. Это очень похоже на «яростную, злобную и угрожающую» речь, на которую жаловался Йосель и которая не удовлетворила его как ответ. Однако тогда ум Кальвина мог быть сосредоточен на других вещах, а именно на поисках жены, которая ухаживала бы за ним (Меланхтон упрекал его за задумчивость во время диспута и за отвлечение на мысли о женитьбе) [150] .

Но это не означает, что Жан Кальвин был человеком мягким, вовсе нет. За первые четыре года тоталитарной теократической тирании, основанной им в Женеве, он приговорил 58 еретиков к сожжению и 76 к изгнанию; за год он сжег как ведьм 43 женщины; за три месяца эпидемии чумы он казнил 34 несчастных за «сеяние заразы». В 1553 году – и в этом нет ему прощения – он отправил на костер великого Мигеля Сервета – ученого, философа и теолога, открывшего малый круг кровообращения (хотя говорят, что Кальвин обычно предпочитал менее жестокую форму казни).

Начатое религиозными реформаторами движение, подобно движениям, инспирированным политическими мыслителями (и мыслителями вообще), получило развитие, которого его основатели не могли предвидеть. Как Моисей пришел бы в недоумение от современного иудаизма, а Иисус был бы изумлен Ватиканом, так и будущее лютеранского и кальвинистского протестантизма, вероятно, удивило бы его отцов-основателей. Учение Лютера стало в большей мере связываться с узким германским национализмом. Теоретик нацизма Альфред Розенберг провозгласил: «Мы должны понимать, что именно Лютер начал германизировать христианство», – добавив, что «национал-социализм должен завершить этот процесс».

С другой стороны, Кальвин внес вклад в возникновение международного религиозного движения, получившего более широкий отклик и быстро распространявшегося на восток и запад. Именно его труды, а не Лютера привели к переформированию христианского мира, к основанию реформатских церквей не только во Франции, Германии, Шотландии, Нидерландах и Венгрии, но также к возникновению англиканской церкви, являющейся некоторым подобием кальвинизированного католицизма. Уильям Питт, сделавший свою страну имперской державой, в своей речи, произнесенной в палате лордов 19 мая 1772 года, объяснил это таким образом: «У нас кальвинистское кредо, папистская литургия и арминианское [151] духовенство». Более того, взгляды Кальвина были развиты английскими пуританами, порвавшими с англиканством и принесшими кальвинизм в Северную Америку. Сегодня англиканская церковь и Епископальная церковь в США, а также нонконформистские и диссидентские церкви – методистская, баптистская, пресвитерианская и даже унитарианская могут числить Кальвина среди своих отцов-основателей.

Поддержка женевским реформатором законов Ветхого Завета, особенно Десяти заповедей, его отвращение к изображениям святых, его поддержка коммерции, даже его вера в предопределение, освобождающая грешника от полной ответственности за грех, сформировали новое направление в христианстве. Последствия были непредсказуемы. Исследователи аргументированно описывают, как многим обязан современный мир наследию Кальвина: отделение Церкви от государства, просвещение, либеральный гуманизм, религиозная терпимость, капитализм. Мы, по крайней мере отчасти, обязаны существованием Государства Израиль и богатой, влиятельной атлантической диаспоры именно этому человеку, который писал: