История Смутного времени в России. От Бориса Годунова до Михаила Романова - читать онлайн книгу. Автор: Александр Нечволодов cтр.№ 21

Лжедимитрий настойчиво требовал от короля признания себя императором, но, впрочем, милостиво добавлял, что не забыл его добрых услуг и не будет грозить за это войною. Сигизмунд злобствовал, а поляки глумились над затеей Гришки, которого недавно видели таким смиренным в своей среде. Как раз в это время среди некоторых польских вельмож возник заговор с целью поднять восстание против Сигизмунда; есть данные, что Лжедимитрий решил воспользоваться этим и тайно предлагал заговорщикам, в случае низложения Сигизмунда, самого себя в короли.

Еще заносчивее, чем с Сигизмундом, держал себя самозванец с королем Шведским – Карлом IX. О своем вступлении на престол он уведомил последнего следующим образом: «Всех соседственных государей, уведомив о своем воцарении, уведомляю тебя единственно о моем дружестве с законным королем Шведским, Сигизмундом, требуя, чтобы ты возвратил ему державную власть, похищенную тобою вероломно, вопреки уставу Божественному, естественному и народному праву, – или вооружишь на себя могущественную Россию. Усовестись и размысли о печальном жребии Бориса Годунова: так Всевышний казнит похитителей – казнит и тебя».

В своих мечтаниях о громких завоеваниях Расстрига задумал поход против турок, что являлось совершенно лишенным смысла, по тогдашним взаимным отношениям Московского государства к Турции, и не шутя начал к нему готовиться, желая стать во главе соединенного ополчения всех государей Европы.

Он рассчитывал на союз с поляками, германским императором, Венецией, персидским шахом и французским королем Генрихом IV, к которому выказывал свое благоволение, и обо всем об этом вел оживленные внешние сношения, особенно же с Римом. Расстрига убеждал Папу не допускать императора Рудольфа II до мира с турками, а затем отправил к нему с письмом состоявшего при нем иезуита Лавицкого.

Занимавший в это время папский стол Папа Павел V, разумеется, относился самым внимательным образом к поддержанию добрых отношений со Лжедимитрием, рассчитывая, что он не замедлит обратить в латинство, по своему примеру, и всех жителей Московского государства. Папа тотчас же согласился называть его «непобедимейшим императором», поздравил с победой над Годуновым и начал давать ряд наставлений своему нунцию Рангони, польскому кардиналу Мацеевскому, Юрию Мнишеку, Марине и другим лицам о том, как надлежит действовать, чтобы с успехом повести дело обращения москвитян в лоно католичества.

Относительно брака с Мариною Папа писал Лжедимитрию: «…Мы не сомневаемся, что так как ты хочешь иметь сыновей от этой превосходной женщины, рожденной и свято воспитанной в благочестивом католическом доме, то хочешь также привести в лоно Римской церкви и народ московский, потому что народ необходимо должен подражать своим государям и вождям. Верь, что ты предназначен от Бога к совершению этого спасительного дела, причем большим вспоможением будет для тебя твой благородный брак…» Марине же Папа писал: «Мы оросили тебя своим благословением как новую лозу, посаженную в винограднике Господнем; да будешь, дщерь, Богом благословенная, да родятся от тебя сыны благословенные, каковых надеется, каковых желает святая матерь наша Церковь, каковых обещает благочестие родительское».

Посылая эти письма, Папа Павел V был, конечно, совершенно вправе рассчитывать на их успех, так как он не мог знать, что московский царь будет считать ни во что клятвы, произнесенные им во время перехода своего в католичество. Но Лжедимитрий был именно таков: ложь и обман были основанием всех его действий. Конечно, об обращении в латинство своих подданных он и не думал и ловко обходил вопрос об этом при сношениях своих с Папой.

Тем не менее, Расстрига продолжал держать при себе двух иезуитов, причем в день своего венчания на царство, 21 июля, он, по словам патера Андрея Лавицкого, тайно исповедовался по латинскому обряду и сказал им, что выбрал это число потому, что оно совпадает с днем памяти Игнатия Лойолы; в то же время его два польских секретаря, братья Бучинские, были протестантами, что немало смущало Папу, опасавшегося их вредного влияния; наконец, чтобы показать себя истинным православным, Лжедимитрий отправил во львовское православное братство на 300 рублей соболей для сооружения церкви и в своей грамоте к тамошнему духовенству писал: «Видя вас несомненными и непоколебимыми в нашей истинной правой христианской вере Греческого закона, послали мы к вам от нашей Царской казны».

Он посещал в Москве церковные службы и даже ел постное в положенные дни, но всем своим поведением проявлял легкое и пренебрежительное отношение как к вере, так к духовенству и старым обычаям. Он не мыл рук после еды, не отдыхал после обеда и не стеснялся есть телятину, что особенно возмущало всех, так как есть ее почиталось большим грехом. Однажды за столом Михаил Татищев, человек вообще с покладистою совестью, при виде блюда с телятиной настолько резко высказал царю свое негодование, что подвергся ссылке и был помилован лишь по просьбе Басманова.

Ввиду такого зазорного поведения Расстриги в Москве не замедлили появиться слухи об измене царя православию и что будто бы под кроватью его спрятана икона Богоматери, а в сапоге – крест; по рассказу одного иностранца, Лжедимитрий, узнав про эти слухи, снял со стены висевшую икону, приложился к ней и, обратившись к присутствующим, громко сказал: «Пусть сотворит Господь Бог надо мною или над этой иконой какое-нибудь знамение, если я когда-нибудь помышлял отступиться от святой веры русской и принять другую, не говоря уже об оскорблении и сокрытии святой иконы под кроватью или в сапоге». Затем он снова повторил: «Да совершит Господь в глазах ваших знамение надо мною или иконою, если я мыслю что-нибудь иное».

По отзывам некоторых иноземцев, Лжедимитрий отличался вспыльчивым, но благодушным и доверчивым нравом и легко прощал виновных против своей личности. В действительности, однако, это было не так. Тотчас же после его въезда в столицу из Москвы было удалено до семидесяти семейств, бывших сторонников Годуновых. Многие иноки Чудова монастыря были также разосланы по дальним обителям; при этом замечено было, что царь ни разу не посетил этого монастыря, чтобы не встретиться в нем со своими старыми товарищами. Мы видели, что влиятельный князь В. И. Шуйский был великодушно прощен за распространение в народе слухов, что новый царь – расстрига и вор, но менее значительные люди подвергались за ту же вину ссылкам и казням.

Первым обличителем Лжедимитрия был, по свидетельству шведа Петрея, жившего в это время в Москве, какой-то инок, узнавший его и начавший громко говорить, что это Григорий Отрепьев. Его тайно умертвили в темнице.

Дядя самозванца – Смирнов-Отрепьев, посланный, как мы помним, Борисом Годуновым к Сигизмунду для уличения племянника, был сослан в Сибирь; но свою мать, Варвару Отрепьеву, тоже заявлявшую, что на престоле сидит ее сын, и ее братьев Расстрига не тронул, подвергнув только, по некоторым свидетельствам, тюремному заключению.

Вскоре после помилования князя В. И. Шуйского на Лобном месте были схвачены дворянин Тургенев и мещанин Феодор, которые явно возмущали народ против лжецаря. Расстрига велел их казнить, и они мужественно приняли смерть, громогласно называя его антихристом и сатаной, в то время как чернь, подкупленная недавним великодушием царя по отношению к Шуйскому, ругалась над ними и кричала: «Умираете за дело!»