История Смутного времени в России. От Бориса Годунова до Михаила Романова - читать онлайн книгу. Автор: Александр Нечволодов cтр.№ 11

После этого все Романовы были заключены под стражу со своей родней и друзьями: князьями Черкасскими, Шестуновыми, Репниными, Сицкими, Карповыми. Затем братья Никитичи и их племянник князь Иван Борисович Черкасский не раз были подвергнуты пытке. Пытали также и их людей, как мужчин, так и женщин, требуя, чтобы они показывали против своих господ. Но те, однако, ничего не показали.

Тем не менее, в июне 1601 года состоялся над Романовыми и их близкими приговор: Феодор Никитич, как старший, а потому наиболее опасный соперник на престол в глазах Бориса, был насильно пострижен под именем Филарета и сослан в Антониев Сийский монастырь на Северной Двине; нежно любимая жена его Ксения Ивановна, из рода Шестовых, была также насильно пострижена с именем Марфы и отправлена в один из Заонежских погостов; ее же шестилетний сын Михаил с маленькой сестрой были отняты от матери и сосланы на Белоозеро вместе с теткою их Настасьей Никитичной, мужем ее, князем Борисом Черкасским, и женой Александра Никитича; сам Александр Никитич был сослан к Белому морю в Усолье-Луду; Михаил Никитич – в Ныробскую область Великой Перми, а Василий Никитич – в Яренск. Остальные их родственники и друзья были также разосланы но отдаленным местам.

Из пяти братьев Никитичей только двое пережили ужасы ссылки: невольный инок Филарет и Иван Никитич; Александр же, Михаил и Василий скончались почти одновременно – в феврале и марте 1602 года. Народная молва тогда же обвинила в их смерти Бориса Годунова. В дошедшем до нас деле об их ссылке нигде не видно, чтобы Годунов отдавал подобное приказание; приставам при узниках велено было только строго следить за тем, чтобы они не убежали и ни с кем не могли иметь сношений, причем о всяких мало-мальски подозрительных словах их приказывалось доносить в Москву.

Но этим же приставам могло быть дано словесно и тайное поручение: держать заключенных в возможно большей тесноте и лишениях, причем, в случае их смерти, большой беды себе не ждать. На последнее предположение наводит зверское поведение пристава, состоявшего при Василии Никитиче и самовольно оковавшего его железными цепями. Василий Никитич, находясь уже при последнем издыхании, был переведен в Пелым и содержался вместе с больным своим братом Иваном. «Взял я твоего Государева изменника Василия Романова больного, чуть живого, – доносил о его смерти Годунову пристав, – на цепи, ноги у него опухли; я, для болезни его, цепь с него снял, а сидели у него брат его Иван да человек их Сенька; и я ходил к нему и попа пускал; умер он 15 февраля… а изменник твой Иван Романов болен старой болезнию, рукой не владеет, на ногу немного прихрамывает».

Еще ужаснее была судьба Михаила Никитича. Этот богатырь по силе и по росту и святой по жизни человек был заточен в селе Ныробе, причем пристав оковал его двухпудовыми цепями и заключил в тесную яму, где он, по-видимому, умер от голода. Сердобольные крестьяне тайно подавали ему пищу некоторое время, но затем были в этом пойманы, и пять человек из них пострадало.

Мощи Михаила Никитича были обретены нетленными в 1606 году; среди же жителей села Ныроба, несмотря на то, что со времени его кончины прошло более трехсот лет, до сих пор жива память о его страданиях, и он почитается ими святым. Ежегодно тысячи богомольцев приходят помолиться в Ныробской часовне у ямы, где был замучен Михаил Никитич, а в 1902 году небогатые жители этого села собрали 6000 рублей серебром, чтобы поставить колокол в его память, весом в 300 пудов.

Одним из доказательств, что смерть Михаила Никитича входила в намерение Годунова, служит то обстоятельство, что истязавший его пристав Роман Тушин получил вслед за его кончиною повышение, будучи назначен воеводою в Туринск.

Несладко жилось и Филарету Никитичу, который, вероятно, был оставлен Борисом в живых, как уже постриженный в иночество, а потому и почитавшийся не опасным, наравне с братом своим Иваном, хромым и не владевшим рукой.

Пристав Воейков, состоявший при Филарете в Сийском монастыре, строго следил за ним, расспрашивал каждого, кто имел с ним какой-либо разговор, и обо всем доносил в Москву Борису, но ни о чем подозрительном донести не мог.

В 1601 году Московское государство постигло страшное бедствие: вследствие полного неурожая наступил неслыханный голод, продолжавшийся целых три года.

От недостатка пищи люди щипали траву и ели сено, как скот; случалось, что дети поедали своих родителей, а родители – детей; от голода помирало великое множество народа, причем иногда у мертвых во рту находили навоз. Скоро наступило и моровое поветрие – холера, от которой в одной Москве погибло, как говорят, до 500 000 человек.

Борис старался помочь голоду самой щедрой раздачей денег бедным; но это только усилило бедствие: узнав про милостыню, раздаваемую царем, толпы народа хлынули со всех сторон в Москву; сюда шли и те, которые смогли бы прокормиться на местах. От этого, разумеется, нужда в столице еще усилилась, а Борис, видя, что, вследствие предпринятой им раздачи денег, народ со всего государства стремится на явную смерть в Москву, решил прекратить эту раздачу, что повело к еще большим бедствиям.

Наступившей страшной нуждой старались воспользоваться некоторые алчные и жестокосердные люди, обладавшие большими запасами хлеба в зерне; они тщательно берегли его, ожидая еще большего повышения цен. «Даже сам патриарх, – рассказывает Исаак Масса про Иова, – имея большой запас хлеба, говорил, что он не хочет еще продавать его в ожидании цен».

Но, к счастью, наряду с такого рода лютыми корыстолюбцами, в эти бедственные времена были и люди, стяжавшие себе память высокими подвигами милосердия. К числу их принадлежала Ульяна Устиновна Осорьина, вдова зажиточного дворянина, причтенная нашей Церковью к лику святых под именем Праведной Юлиании Лазаревской (по месту погребения в с. Лазареве, близ Мурома).

«Это была простая обыкновенная добрая женщина Древней Руси, – говорит про нее известный русский историк В. Ключевский, – боявшаяся чем-нибудь стать выше окружающих. Она отличалась от других разве только тем, что жалость к бедному и убогому – чувство, с которым русская женщина на свет родится, – в ней было тоньше и глубже, обнаруживалось напряженнее, чем во многих других… Еще до замужества, живя у тетки, по смерти матери, она обшивала всех сирот и немощных вдов в ее деревне, и часто до рассвета не гасла свеча в ее светлице». Таким же милосердием отличалась Ульяна Устиновна и во все время своего супружества. «Бывало, ушлют ее мужа на царскую службу куда-нибудь в Астрахань, года на два или на три. Оставшись дома и коротая одинокие вечера, она шила и пряла, рукоделье свое продавала и выручку тайком раздавала нищим, которые приходили к ней по ночам…»

Страшный голод, наступивший в 1601 году, застал Ульяну Устиновну совершенно неприготовленной. Сама она не сжала ни одного зерна со своих полей. Но это нисколько не повлияло на нее. Она распродала все, что могла, и на деньги эти покупала хлеб для раздачи нищим.

Голод стал стихать к 1604 году, когда Борис догадался предпринять соответствующие меры: послали скупать хлеб в отдаленные местности, где он сохранился в большом количестве, и продавать его затем за половинную цену в Москве и других городах. «Бедным же вдовам, сиротам и особенно немцам, – говорит С. Соловьев, – отпущено было большое количество хлеба даром».