Записки морского офицера - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Броневский cтр.№ 129

Колокольчик зазвенел, железные решетчатые ворота на тяжелых вереях скрыпнули, отворились, монах, распрысканный духами, с благородной осанкой, встретил нас поклоном и просил оставить наши шпаги у привратника; в утешение наше он прибавил, что сам король делает то же [95] . Вошед на обширный, усыпанный песком двор, мы увидели длинный фасад монастыря, у которого фронтон и портик, лежащие на стройной колоннаде, делали его похожим более на царский чертог, нежели на скромное жилище. В сенях, ведущих к парадной лестнице, представляется взору монумент Св. Мартына. Конная статуя в сарацинской военной одежде, поставленная на камне, подобном подножию статуи Петра Великого, изображает святого Мартына, раздирающего свою мантию; подле него бежит нищий и принимает половину оной. Конь, святой и нищий хладны как мрамор, из которого они сделаны; в монументе нет искусства, отделка очень посредственна. Столь огромный монумент в сенях, отнимая вид у себя и у оных, совершенно не соответствует красоте лестницы. В самых сенях встретили нас несколько монахов. По белой мраморной парадной лестнице, прикасаясь рукой к агатовым перилам, прошли мы к огромным дверям, они пред нами раскрылись, и мы вошли в длинную и высокую залу. Мраморный паркет, плафон раскрашенный, широкие карнизы и чрезвычайный свет, отражаемый от белизны мраморных стен, дают великое понятие о богатстве монастыря сего. Проходя потом длинным коридором, пересеченным накрест другим, где выставлены были портреты кардиналов, святых мужей и настоятелей сего монастыря; попирая ногами разноцветные мраморы, вошли мы в приемную комнату. Какое великолепие! штучный пол, из зеленого, сероватого и черного мрамора составленный, порфирный камин, белые стены с розовой каймой, широкие промежутки между окон, украшенные огромными зеркалами, резная позолоченная мебель, и весь сей совокупный блеск изумил меня и в то же время возродил во мне мысль, что роскошь сия излишняя для монахов. Что же должен я сказать о том, что видел после? Согласиться, что монахи хорошо употребляют 300 000 рублей своего годового дохода.

Пред диваном, на котором мы посажены были, вдруг отворяются настежь множество дверей, одна за другой; в приемную вбегает малого роста монах в длинной шелковой мантии и четвероугольной шапочке; за ним вдали, с поникшим взором шли попарно человек 30 тучных румяных монахов. Он, не дожидая нашего приветствия, насказал нам тысячу вежливостей, садился, вставал, обращался с разговором то к тому, то к другому, весьма живо и ловко переменял все положения тела; потом жаловался, что уже дня три стоит дурная погода, что он не может сносить холода, и думает, что он в России замерз бы при первом утреннике, потом божился и уверял нас, что это есть редкая нечаянность, случившаяся с палермским климатом; наконец, переменив и понизив свой голос, который был довольно громок, продолжал медленно: «Я уверен, что почтеннейшие господа русские удостоят разделить с нами скудную нашу трапезу». Поблагодарив за приглашение и дабы не дать ему времени начать новый разговор, один из нас просил позволения осмотреть церковь и другие достопамятности монастыря. «Все, что вам угодно; располагайте мной, приказываете; я сам бы за особенное удовольствие почел сопровождать вас; но старость моя и больные ноги тому препятствуют. Конечно, вы пожелаете, – продолжал настоятель, – прежде всего видеть нашу библиотеку; она имеет 40 000 томов и много древних рукописей. Музеумом, надеюсь, будете довольны, там приготовлена для вас нечаянность…» Тут вступил он в ученые рассуждения, разгорячился, говорил весьма красноречиво, замысловато и открыл в себе ум, обогащенный великим познаниями.

Сперва привели нас в библиотеку, помещенную в большой зале. Библиотекарь с важным видом поднес нам каталог и потом, по требованию нашему, подавал классические книги во всех родах наук, а в заключение положил пред нами несколько рукописей греческих, латинских, еврейских и готских; мы перебирали листы в первых с видом учености, а на последние только взглянули; никто из нас, да и самые монахи, как я думаю, не разумели, что в них написано. Самая любопытная из рукописей была послание к римлянам апостола Павла, как уверяли нас, писанная им самим; наконец показывали нам какой-то славянский свиток, в котором, кроме некоторых букв, большей частью с пергамента стершихся, ни одного слова разобрать не могли. Мы думали, что рукопись сия есть болгарская, писанная в XII или XIII столетии.

Из библиотеки перешли мы в Музеум. Несколько зал исполнены всякого рода редкостями. Рассматривание каждой из них порознь заняло бы охотника до древностей несколько дней. Но мы на их только взглянули и обошли все залы кругом. Первая составляет арсенал, наполненный ружьями, пистолетами, разных родов кольчугами, шлемами, печами, секирами, бердышами и булавами. Вторая занята собранием редких древних произведений, как то чаш, слезохранительниц, обломков древнейших статуй, вывезенных из Греции, и между прочими туловище Юпитера, также некоторые египетские истуканы и греческих храмов карнизы, барельефы и рельефы. Тут же хранится редкое собрание медалей сиракузских, карфагенских, окаменелостей и множество этрурских (может, этрусских?) сосудов. В сей зале по обе стороны дверей поставлены две восковые статуи во весь рост императриц Екатерины II и Марии Терезии. В лице великой нашей царицы-матери, к сожалению, нет никакого сходства, одежда же ее состоит из фуро на фижмах, корсет сделан из раковин наподобие чешуи, выдумка неудачная, и монахи обещали нам переменить головной убор и сделать статую повыше ростом. Статуя Марии Терезии еще хуже отработана; взглянув на нее нечаянно, можно испугаться. Третья зала наполнена произведениями моря и земли, в числе последних показывали нам на небольшом куске белого мрамора удивительную игру природы, которая изобразила на нем дерево столь сходно, что один английский путешественник, желая увериться, не нарисовано ли оно, купил кусочек, разбил оный и подарил обратно. В числе минералов находятся и сибирские. В четвертой, самой большой комнате видел и страусов, пеликанов, тигров, крокодилов, гиен, львов, Венер, девочек, стариков и детей в чучелах, статуях, наконец, уродов в спирте и видел их столько, что утомился смотрением, и в заключение признаться должно, что я почти ничего не видал; наконец монах, нас провожавший, с улыбкой выносит, кладет на стол богатый сафьянный футляр, вынимает из него черной глины сосуд и с важностью говорит: вот кубок, из которого Сократ принял яд! (Si, signori)! Да, милостивые государи! Сократ принял яд! При сем приподнялся он несколько и близко к нашим глазам держал обеими руками сосуд. Товарищи его и мы улыбнулись. Хранитель редкостей, не переменяя лица, показал одному из нас греческую надпись на сосуде: Socratus и спросил: неужели и теперь вы сомневаетесь! Чтоб не подать повода сему страстному любителю древностей еще сильнейшими убеждать нас доказательствами, мы согласились и вошли в последнюю комнату, занятую анатомическим театром, достойным особого внимания. Восковые части тела отделаны, каждая порознь, с таким искусством и точностью, что представляют в совершенстве бренный и мудрый состав внутренностей человека.

Из Музеума темными переходами привели нас в церковь. Какая мрачность, обширность и великолепие! вот первые слова, которые скажешь при вступлении. Едва вышли мы на средину храма, сотряслись своды его, громкий марш остановил, привел меня в изумление. Роскошный блеск металлов, драгоценных мраморов и мусикийское согласие, перешедшее в тихий гимн, напоминали присутствие Того, Кого мы не постигаем, но ощущаем в самих себе и в каждом предмете. Органы, конечно, были делом великого мастера, они подражают 40 инструментам. Помощью механизма, надувающего мехи, действуют также литавры и гармоника двух родов: первая из металлических колокольчиков, вторая из хрусталя. На органах играют только два человека. Действие отголосков столь сильно, что когда перестали играть, поющие звуки еще долго были слышимы. На главном приделе Св. Мартына замечательна прорезная серебряная доска, наложенная на малиновом бархате и служащая украшением престола; работа поистине искусная и прекрасная. Пред сим же алтарем стоят два больших золотых подсвечника, они только потому хороши, что стоят 15 000 унций (по нынешнему курсу около 200 000 рублей). Из множества картин и статуй, которым можно удивляться, три остались в моей памяти. 1) Жертвоприношение Авраама. Сия картина удивительна по действию, ею производимому. Патриарх подъемлет жертвенный нож для заклания сына; в лице его, обращенном к небу, видишь веру и надежду на Бога, и хотя замечаешь ангела, спешного парящего, дабы удержать его руку, но при всем том цепенеешь от ужаса, боишься, что Авраам скоро кончит свою молитву; ибо ангел еще далеко, а патриарх, кажется, обращает голову к сыну. 2) Иаков, сидящий на одре, приемлет окровавленную одежду Иосифа. Горесть отца, сединами убеленного, растерзанная его одежда, одна рука, приложенная к слезящим глазам, выпадающая из другой руки иосифова одежда, притворная печаль одних, искренняя скорбь других, взаимные укоризны, изображенные на лицах сынов, его окружающих, не имеют ничего себе подобного. Искусная кисть оживотворила тут различные чувства. Переходя взором с одного лица на другое, нельзя не плакать с одним, нельзя не гнушаться преступлением другого, а раскаяние третьего извлекает невольный вздох. Не можно даже сказать, что лучше изображено: горесть ли отца или терзание совести одного из сынов его? Самый жестокосердый, несострадательный сказал бы последнему: прощаю тебя. 3) Статуя св. Севастиана, подражание резцу Пуджетову. Выражение веры и кротости в очах, борение жизни со смертью тут удивительно; гонители пронзили прекрасное тело святого насквозь стрелой и хладный мрамор точно страдает. Моление святого за своих мучителей изображено во взоре его неподражаемо; нельзя без умиления видеть, с какой ангельской кротостью, смирением ожидает он последнего вздоха, той минуты, когда душа перейдет из временной в вечную жизнь. В церкви много превосходных образов и статуй; но после сих трех я сомкнул глаза, дабы не выронить из сердца первого приятного впечатления. Я не упомянул о наружности церкви. Вот три слова: мрамор, тяжесть и нестройность.