Семь ночей в постели повесы - читать онлайн книгу. Автор: Анна Кэмпбелл cтр.№ 20

Джозеф напрягся, ожидая, что она пошлет его к чертям, но она снова погрузилась в сон. Быть может, и его приход ей приснился? Он надеялся, что это так. Более того, он надеялся, что сон этот был приятным.

Закрыв глаза, Джозеф призвал свой сон. Прошлой ночью ему почти не удалось поспать, а сегодняшняя лихорадка сдерживаемого желания совсем его измотала. К несчастью, сон не шел к нему. Близость Сидони терзала. Легкий нежный запах. Намек на жар, заполняющий тщательно рассчитанное пространство между ними. Осознание, что если он чуть пошевелит рукой, то дотронется до нее.

Губы его искривились в улыбке, когда он устремил взгляд в зеркало наверху. Это будет длинная ночь…

Сидони неохотно выбиралась из чудесного сна, наполненного теплом и безопасностью. Да поможет ей бог, она лежала, прильнув к Меррику, словно это единственное на свете место, где ей хотелось бы находиться. Рука его лежала на ней, обнимая. Сердце Сидони от страха совершило кульбит – от дремотной вялости не осталось и следа. Как могла она так спокойно, так мирно спать рядом со своим мучителем?!

Впрочем, надо радоваться, что он спит, и ничего больше. Определенно следует быть признательной и за то, что он не голый. Меррик растянулся на спине, а она лежала у него на груди, и тонкий батист рубашки был единственной преградой между ее щекой и его кожей.

Рассвет только-только наступил. Слабый свет окаймлял задернутые портьеры золотом. За ночь непогода, должно быть, стихла.

Ее первым побуждением было бежать, покуда Меррик не проснулся и не обнаружил, что она так удобно расположилась для соблазнения. Сидони напряглась, чтобы высвободиться из его объятий, но потом взглянула на его лицо, и любопытство, даже более сильное, чем страх, овладело ею. Не сдвигая обнимающей руки, она медленно приподнялась, чтобы видеть его грудь и лицо. Понаблюдать за ним без его ведома было настоящей роскошью.

Сидони знала: как и большинство людей, во сне он выглядит уязвимым.

Но оказалось не так.

Угловатые скулы оставались резкими. Любой, кто увидел бы эти решительные черты, счел бы их обладателя не иначе как разбойником. Темная утренняя щетина на скулах и подбородке усиливала это впечатление.

И его шрамы.

Отпечаток зла, которое Сидони просто не в силах была постичь. Больно было смотреть на эти следы страданий. Она посочувствовала бы любому раненому существу, но с Мерриком ее реакция была более личной, чем просто сострадание, сильнее, чем негодование. Слухи умалчивали о том, где произошло нападение. По тому, что он вчера сказал, она догадалась, что в юности он путешествовал вместе со своим ученым отцом. Быть может, он получил свои увечья в каком-нибудь глухом переулке Неаполя или Кадиса?

В безмолвном утешении она положила руку ему на грудь, которая под ее ладонью вздымалась и опадала с каждым его медленным вздохом. Такая поза создавала головокружительную интимность. Интимность, которая подрывала оборону находящейся в осаде девственницы.

Волей-неволей взор ее скользнул к его рту. Расслабленный, он выражал абсолютную чувственность. Неудивительно. С первого же взгляда на него, вальяжно развалившегося, как большой кот, в своем массивном кресле и попивающего вино, она распознала в нем мужчину, высоко ценящего физическое удовольствие. Незнакомая тяжесть угнездилась в животе, когда она представила, как он сосредоточится на ней, когда придет время.

Если оно придет…

Святые небеса! Неужели она уже допускает его победу? Но она не может ему уступить. Дело ведь не только в риске потерять девственность, хотя ей совсем не хотелось допустить обнаружения ее грехов светом или зачатия ребенка вне брачных уз. Куда сильнее убежденность, что, если она капитулирует, это подорвет все то, что поддерживало ее последние трудные годы и должно было привести к самостоятельному плодотворному будущему.

Ресницы Меррика лежали веерами – черные, как и волосы, упавшие на высокий лоб. Сидони сдержала желание отвести эти мягкие пряди с лица. Когда он бодрствовал, она была слишком занята борьбой с ним, чтобы проявлять такую нежность. Сейчас же, в это раннее тихое утро, ей ужасно хотелось показать ему, что жизнь предлагает не только жестокость.

Страстное желание облегчить его боль заставило Сидони призадуматься. Он делает все, чтобы погубить ее. Он интриговал, чтоб заманить Роберту в ловушку скандала и позора.

Он… Он самый удивительный, самый обаятельный из всех знакомых ей мужчин. Он слушал ее с вниманием, которое было бальзамом для души. Он дал ей одним глазком увидеть мир, который она мечтала открыть. Он смешил ее. Он целовал ее так, словно скорее умрет, чем остановится.

Эта слабость по отношению к своему противнику была куда более пугающей, чем пробуждение в его объятиях. Сидони прикрыла глаза и обратила молитву к небесам не дать сердцу смягчиться.

Когда же она вновь посмотрела на Меррика, он наблюдал за ней с напряженностью, заставившей ее затрепетать. Выражение его лица было незащищенным, как никогда прежде. Она мимолетно увидела в затуманенных глазах острую тоску сродни ее собственной. Во сне он не выглядел моложе, но казался намного моложе сейчас. Губы его изогнулись в приветливой улыбке, которая пронзила ей сердце.

А потом в мгновение ока все изменилось.

Мягкость испарилась, словно никогда и не существовала. Она прочла недвусмысленное неприятие того, что он увидел на ее лице. Должно быть, она глазела на него со щенячьим обожанием. Какой смысл теперь отрицать? Стыд свинцовой тяжестью буквально придавил ее.

Сидони отшатнулась. Его рука сжалась, не дав ей сбежать. В то же время он быстро сдвинулся в сторону, чтобы полог кровати спрятал его лицо в тени. Утренний свет больше не падал на его шрамы. Это движение было таким резким, что тряхнуло кровать.

Боже милостивый…

Ее смущение испарилось. Обычно Меррик выставлял напоказ свои шрамы, не давая никому возможности посочувствовать его уродству. Этим же утром у него не было времени прикрыться своим привычным щитом от любопытства и отвращения. С упавшим сердцем Сидони осознала, что, несмотря на всю эту браваду, он ненавидит свои шрамы. Ненавидит всей душой.

Он не допустит жалости к себе – она опустила глаза. И все же их защипало от слез. Глупая, ах, какая же она глупая! Как трудно подавить горячее желание заключить его в объятия и предложить утешение от целой жизни страданий. Безумное, опасное желание.

– Должно быть, я теряю сноровку. Осквернив чистоту твоей постели, я был уверен, что ты завопишь что есть мочи, – проговорил он со знакомой издевкой, наконец посмотрев ей в глаза.

Но после того мига откровения, когда он так резко отшатнулся, Сидони знала, что его небрежная манера – защитный механизм. Прекрасная улыбка, которой он одарил ее при пробуждении, превратилась в насмешливую. Пусть она тысячу раз дура, но не могла она не пожалеть об этой перемене, даже когда тело ее одеревенело.

– Ты никогда не заставишь меня кричать, – отозвалась она с суровостью, которой отнюдь не чувствовала.