Впечатления о Советской России. Должно ли государство управлять экономикой - читать онлайн книгу. Автор: Джон Мейнард Кейнс cтр.№ 10

До Кейнса ортодоксия неустанно воспевала воздержание и бережливость, потому что абсолютизировала частный интерес, а общее благо сводило к сумме частных. Эта мысль стала крылатой в распространенном утверждении: то, что выгодно «Дженерал моторс», выгодно Америке. Позднее то же самое говорилось о «Голден сакс». Кейнс показал несостоятельность отождествления частного интереса с общим. То, что выгодно отдельному лицу или фирме, не обязательно выгодно обществу. Несводимость частного интереса к общему он показал на том, как негативно сказываются сбережения домохозяйств и воздержание предпринимателей от инвестиций на динамике производства и уровне занятости. Если люди будут сберегать больше, утверждал Кейнс, то тратить будут меньше, и это будет иметь негативные последствия. Ведь меньшие траты со стороны одних, например потребителей, будут означать меньшие заказы со стороны других (фирм), а это скажется на уменьшении их доходов. В таком случае фирмам не останется ничего другого, как сокращать выпуск, а следовательно, и занятость.

До Кейнса все мирились с этим как естественным результатом бережливости в духе того, что о ней говорилось выше. Но Кейнс взглянул на эту проблему со стороны того, как бережливость влияет на совокупный спрос. «Когда индивидуум сберегает, – писал Кейнс, – он действительно увеличивает свое собственное богатство. Но отсюда нельзя делать вывод, что он увеличивает и совокупное богатство, ибо возможно, что данный акт индивидуального сбережения окажет влияние на размеры сбережений других лиц, а следовательно, и на размеры богатства кого-либо другого». Кейнс исходил из того, что нет автоматического совпадения интересов индивидуума и общества, и для него было важно выяснение влияния действий индивидуума на дела в обществе, в частности на совокупный спрос. Недостаток такого спроса, как мы видели, он считал основным злом, тормозящим рост выпуска и доходов, а отсюда и занятости. Коль скоро это так, то воздержание от потребления, в результате которого возрастают бездействующие сбережения, посчитал он, является мнимой экономией, так как ограничивает возможность роста реальных доходов.

Чтобы сделать эту мысль более понятной, в своей работе «Трактат о деньгах» Кейнс приводит библейскую легенду о кувшине вдовы, из которой пил воду пророк Илья. Сколько бы ни пил из нее пророк, Господь наполнял кувшин водой и он все время оставался полным. Кейнс сравнил эту легенду с греческой, согласно которой данайцы, жившие на горе Аргос, набирали воду у ее подножия в дырявый кувшин и несли его до вершины. Но сколько они ни трудились, по пути вода успевала вытечь.

С помощью этих двух легенд Кейнс хотел показать, что дают разумные расходы. Если траты одних являются доходами других, то это увеличивает совокупный спрос, который стимулирует расширение выпуска, ведущее к увеличению выпуска, доходов и занятости. Дело тут в том, что сберегающие и инвестирующие – это разные социальные фигуры и все зависит от готовности или неготовности последних расширять производство и увеличивать рабочие места. Если у инвесторов нет такой заинтересованности, то сбережения могут создавать отрицательный эффект. В таком случае рост сбережений будет означать одно – снижение потребления, а следовательно, и заказов производителям, которым в таком случае не остается ничего другого, как снизить выпуск.

Что же получается при увеличении сбережений за счет снижения потребительских расходов? Запасы непроданных товаров фирм увеличатся, от чего уменьшатся заказы на новую продукцию. В то же время инвестиции все равно останутся на прежнем уровне или даже снизятся, поскольку в такой ситуации для них нет смысла. Следовательно, снизится совокупный спрос. Производство сократится, а вслед за этим произойдет неизбежное падение доходов домохозяйств. Таким образом, большая, чем прежде, доля сбережений будет делаться из меньшей величины доходов. В таком случае уровень сбережений в абсолютном выражении не изменится, в то время как безработица возрастет. Вот и получается, что бережливость возросла, а ситуация в экономике не улучшилась, а ухудшилась. Это и есть то, что Кейнс называет парадоксом бережливости, разработанным им для объяснения поведения экономики в условиях неполной занятости.

С помощью второй (греческой) легенды Кейнс хотел сказать нам, что есть такая недальновидная экономия, которая действует, как дыра в кувшине данайцев, и оборачивается убытками и потерями. Смысл же парадокса бережливости в обратном – в том, что надо быть не Плюшкиным, а разумным распорядителем своего дохода, расходующим его на пользу себе и другим. И тогда, говорит Кейнс, Господь будет милостив к нам, как к пророку Илье, Он будет наполнять наш кувшин водой. Иначе говоря, наши разумные траты будут способствовать росту совокупного спроса и занятости, а тем самым и росту национального дохода.

Это рассуждение верно и в другом варианте. Если в условиях кризиса домохозяйства решат сберегать меньше при данном уровне доходов, то их потребление и расходы возрастут, что приведет к росту их заказов на новую продукцию, от чего увеличится спрос. При этом уровень инвестиций может остаться прежним (ведь в период кризиса предполагаются значительные незагруженные мощности). Но так как возрос спрос, то увеличится и производство, а значит, и занятость населения. Рост занятости принесет новые доходы домохозяйствам. Теперь домохозяйства могут сберегать меньшую долю от возросшей величины доходов. При этом уровень сбережений в абсолютном выражении может остаться неизменным. Получается, что бережливость уменьшилась, а расходы возросли, но ситуация в экономике от этого только улучшилась, что требовалось доказать Кейнсу.

* * *

Выше уже говорилось, что в свое время Москва была Меккой для либеральной и социал-демократической интеллигенции Запада. Этому способствовал происшедший после революции и восстановительного периода взлет экономики. В течение 1928–1940 годов она росла такими темпами, которых мир до этого не видел. Тем более что почти десятилетие этого роста наблюдалось на фоне Великой депрессии и ее тяжких последствий в западных странах. Положительное впечатление от советского роста усиливалось тем, что оно происходило в рамках невиданной и считавшейся до этого на Западе невозможной плановой экономики.

Когда же результаты стали очевидными для всех, то во всем мире пробудился повышенный интерес к советскому опыту. В то время как одни смотрели на это с надеждой, у других он вызывал страх перед заразой коммунизма. Но мы не будем здесь касаться заразительной стороны восприятия советского опыта. Нас больше интересует западная оценка советских темпов экономического роста, тем более что в критический период перестройки их реалистичность без достаточных на то оснований стали отрицать.

Прежде всего следует отметить широкое признание в мире высоких темпов советского экономического роста до 70-х годов прошлого века. Данные советской статистики на этот счет подвергались критическому разбору, что было естественным, так как методика исчисления валового продукта и национального дохода у нас отличалась от западной. Но никто их тех, кто был авторитетом в области статистических исчислений, не поставил под сомнение сами темпы роста. Среди них раньше других следует назвать лауреата Нобелевской премии по экономике 1971 года Саймона Кузнеца (1901–1985), который указывал, что советские темпы роста были невиданными в мире. Кузнец и Бергсон, как специалисты по советской экономике, особенно выделяли 20-летний период, с 1928 по 1940 год, в течение которого СССР прошел по пути индустриализации страны срок, занявший у других от 30 до 50 лет.