Смерть в Берлине. От Веймарской республики до разделенной Германии - читать онлайн книгу. Автор: Моника Блэк cтр.№ 17

Какой процент религиозных берлинцев выбирали кремацию, не вполне ясно. Только в 1925 г. протестантская церковь, прежде запрещавшая пасторам проводить похоронные обряды для кремированных, изменила свою позицию [124] . Это могло придать практике определенную респектабельность. Теперь она не обязательно будет служить символом вероотступничества или же восприниматься как материалистическое или как неоязыческое поругание многовековой христианской традиции. Тем не менее Рим по-прежнему категорически запрещал эту практику, а берлинское еврейское сообщество демонстрировало двойственное к ней отношение. В Вайсензее выделили участок под захоронение праха – как выразился один из членов сообщества, «для того чтобы дать место всем религиозным ориентациям сообщества». Но в середине 1920-х гг. появились также планы создать в Вайсензе «специальное поле», где захоранивать прах было бы запрещено [125] . Если верить муниципальной статистике за 1930 г., религиозное одобрение протестантской церкви могло иметь какое-то влияние на принятие протестантами кремации. Согласно статистическим данным, в течение того года были кремированы около 23 процентов протестантов, или вдвое больше, чем католиков и евреев [126] . По более поздним подсчетам, в 1930 г. были кремированы менее 10 процентов протестантов – количество, сравнимое с количеством католиков и евреев [127] . Для некоторых религиозных евреев кремация, вероятно, все еще считалась очень большим оскорблением традиции или религиозной чувствительности (sensibility).

РИТУАЛЫ СМЕРТИ

Эти наблюдения по поводу религии и характерных для жителей Берлина практик смерти нуждаются в дальнейшем прояснении. В конце концов, город долго имел репутацию нечестивого – такое представление утверждалось, как ни парадоксально, несколькими поколениями городских священнослужителей. Учитывая предполагаемые непослушание и либеральность горожан, общее отсутствие патриотизма, анархическую политику и низкую посещаемость церкви, многие служители протестантской церкви в первые десятилетия XX в. уверенно говорили о Берлине как о «самом нерелигиозном городе в мире» [128] . Между тем подавляющее большинство горожан не просто формально присоединились к тому или иному религиозному сообществу, как уже было отмечено выше: они были также и сторонниками религиозных обрядов погребения. По меньшей мере 82 процента протестантов, согласно городской статистике, в 1930 г. были похоронены «с церковным сопровождением» [129] . Меньшая, но все же значительная часть католиков – 62 процента – также получила после смерти религиозные ритуалы [130] . Что до евреев, то статистика менее определенна, но все же показательна: в 1930 г. среди евреев зафиксировано 2453 смерти, и 2288 похорон проведено в сопровождении религиозных обрядов [131] .

Что же означало для берлинцев религиозное погребение? Протестантских пасторов, которые считали похороны в «большом городе» христианскими лишь по форме, этот вопрос никак не затруднял. Они настаивали, что городские похороны бездушны, особенно по сравнению с благочестивыми деревенскими обычаями. Лишь в деревнях люди сохраняли чувство «величия и торжественности» смерти, отмечая ее приход всей общиной. Герман Прибе, министр бюргерства Груневальда, грустно размышлял: на селе люди выходят на улицу всей деревней, чтобы присоединиться к траурной процессии; звенят колокола, поют дети; после церковной службы они все перемещаются на кладбище, и, пока зарывают могилу, воздух оглашается пением. Такие благочестивые деревенские церемонии, писал Прибе, объединяют живых и мертвых, преобразуя «частную смерть в духоподъемное событие для всей общины» [132] .

Как не похоже это было на берлинские похороны! Они, по словам Прибе, духовно убоги и попраны признаками материализма, самомнения и человеческого тщеславия, особенно на краю могилы, где «ладан густыми облаками уплывал в небеса». Уже «стало практически поговоркой», что «нигде не встретишь столько лжи, как возле могилы» – писал он, имея в виду привычку скорбящих, произносивших мемориальные речи, слишком усердствовать в восхвалении покойного [133] . Прибе добавлял: «Есть такие похоронные обряды, которые на самом деле антиобряды, которые показывают совершенную беспомощность современного человека, встретившегося со смертью» [134] . Пастор был твердо убежден, что

похороны в большом городе страдают из-за [влияния] меркантилизма на кладбищах, большого расстояния, которое участники должны пройти [чтобы попасть туда], нехватки времени, что не оставляет горожанам ни минуты для размышления, раздробленности и необъятности общин, в которых не может возникнуть чувство единения в горе, боязни совместного пения (запевают в основном нанятые за деньги квартеты) и тому подобных вещей. Похороны часто создают впечатление, что на усопших больше нет ни времени, ни спокойствия [135] .

Хотя на рубеже 1920 – 1930-х гг. большинство похорон в Берлине проводило духовенство, чтение Библии во время них стало уже чуть ли не исключением. Прибе писал: «Большинство понесших утрату и участников похорон видят в священнике в первую очередь того, кто произносит речь за упокой, а не вестника вечной жизни, и оценивают его службу по тому, насколько “хорошей”, “проникновенной” или даже “запоминающейся” была его речь». Сугубо христианские аспекты службы – библейские стихи и молитвы – стали просто «атмосферным украшением» или, хуже того, «необходимым злом, которое должно быть включено в цену, раз уж без них нельзя пригласить пастора вести [похороны]» [136] . Для Прибе все это означало «похоронное бедствие»: похоронная служба стала пустым ритуалом, в котором почти ничего не осталось от изначального стремления Лютера: напомнить живущим о Христовом обещании спасения и вечной жизни.