— Вот как я удачно зашла! — звонко и как-то преувеличенно чётко, словно бы со сцены сказала она. — Всех сразу застала. Великая вещь чутьё. Его не пропьёшь. Хотя нельзя сказать, что я не старалась.
Величественно прошествовала к ближайшему креслу и села. Но не в него, а мимо, промахнувшись на добрые полметра. Впрочем, и бровью не повела, осталась сидеть на полу.
— В стельку, — констатировал сэр Кофа. И укоризненно добавил: — А ведь я учил тебя сохранять трезвость.
— Учил, — подтвердила Кекки. — Учил-учил и выучил, не сомневайся! Просто я не пожелала её сохранять.
— Это другое дело, — миролюбиво согласился Кофа. — Время от времени расслабиться никому не помешает. Правда я совершенно убеждён, что расслабляться следует не на службе, а в специально предназначенные для этого Дни Свободы от Забот. Но я человек старой школы и, возможно, слишком много требую от молодёжи…
— Ты — да-а-а-а! — подтвердила Кекки. — Требуешь. Зачем-то! А молодёжь — это у нас кто? Я? Ай, ну точно, твоя правда! Эти ребята, музыканты, тоже называли меня «юная леди». И постоянно спрашивали, не волнуются ли мои родители. Родители, представляешь? Волнуются! И почему-то вдруг именно обо мне. Какая нелепая фантазия!
— Ты решила напоить леди Таниту Ашури, чтобы за ней было проще следить? — спросил Мелифаро. — Слушай, гениальное решение! Берёшь подследственного, сажаешь за стол, покупаешь выпивку и внимательно следишь, как он её употребляет. Приятное, умиротворяющее зрелище. И бегать никуда не надо. И присоединиться служебный долг велит. Я теперь тоже всегда так буду делать. За всеми прослежу!
— Да почему ж это только леди Таниту? — возмутилась Кекки. — Не пытайся умалить мои заслуги. Их там было целых… целых очень много человек. Верь мне: я считала. И пересчитывала. Точно помню, что получалось двузначное число.
— Ну ты даешь, — покачал головой Кофа.
— Да ладно тебе. А то, можно подумать, пьяных полицейских при исполнении в жизни не видел. Я ещё вполне ничего, ни одного лавочника по дороге не арестовала за то, что у него недостаточно одухотворённый взгляд. А ведь как хотелось!.. Ты мне лучше вот что скажи, пока я не забыла. Леди Ауна Стакк. Та, на чьё имя арендован дом на улице Мрачных Дверей. Ты уже знаешь, кто она?
— Пока нет, — неохотно сознался Кофа.
— А ты пытался? Или махнул рукой, потому что пока не до неё?
— Да нет, почему же махнул. Такие вещи следует выяснять вне зависимости от того, имеют ли они непосредственное отношение к делу. Но информация моих агентов довольно противоречива. Пока я склоняюсь к тому, что леди Ауна Стакк, скорее всего, вообще не леди, а молодой джентльмен, которому хватило остроумия переодеться перед заключением контракта…
— Ай да я! — торжествующе завопила Кекки. — Моя взяла! Я тебя провела. Считай, сдала экзамен. Принимаю поздравления. И предлагаю выпить по этому поводу. Только не говори, что мне уже хватит. Это имело смысл говорить часа три назад.
— Ого! — присвистнул Мелифаро.
— То есть, леди Ауна Стакк это ты? — недоверчиво переспросил Кофа. — Если так, действительно очень неплохо. Я даже не заподозрил. Надеюсь, ты понимаешь, что я не приму твоё признание без доказательств?
— Глупо было бы ждать, что ты просто поверишь мне на слово, — ухмыльнулась Кекки.
— Может быть, помочь тебе пересесть? — вдруг предложил Нумминорих. — Или на полу удобно?
Кекки ничего ему не ответила. Теперь она напряжённо смотрела на меня — не то пыталась сообразить, кто я такой, и где мы прежде встречались, не то просто вспоминала, в какой последовательности следует произносить звуки, чтобы они сложились в нужные слова.
— Вот ты, сэр Макс, был мне очень нужен! — наконец сказала она. — Позарез. Весь вечер. Или даже всю ночь — когда темно, это же ночь? Неважно. А ты куда-то подевался. Не отвечал и не отвечал, как на тот свет провалился!
— Примерно так и было.
— Я, сам видишь, послушалась твоего совета. Сдалась музыкантам. Так и сказала: делайте, что хотите, я слышала, как вы играете, и теперь или срочно с вами выпью, или совсем пропаду. Они знаешь как обрадовались? У-у-у-у! И понеслось. И оказалось очень хорошо. А главное — вовремя. А знаешь, зачем я всё время пыталась послать тебе зов? Чтобы сказать: забудь, о чём я тебя просила. Просто забудь, и всё. Пожалуйста. Это была плохая идея. Я не хочу в Уандук. Мне не нужна никакая карьера. И пэпэо до задницы. И уладасы. Мне нужна только магия. Та, о которой я пока почти ничего не знаю. Но она обо мне уже знает! И хочет, чтобы я была. Я только сегодня это поняла. И теперь буду держаться за неё крепко-крепко. Никуда отсюда не уеду. И из Тайного Сыска не уйду, хоть ты стреляй.
Вот теперь Кофа по-настоящему удивился.
— Ты уговаривал Кекки уйти из Тайного Сыска? — спросил он меня. — Но с какой стати? То есть, ты не только что спятил? А гораздо раньше?
Надо же. Похоже, Кофа и правда не в курсе её затеи. А я-то был готов спорить, что настоящий автор интриги — он.
— Если вы имеете в виду оригинальность моего мышления, то она у меня врождённая, — с достоинством сказал я. — А всё остальное — конфиденциальная информация. Если Кекки захочет, сама расскажет. А не захочет, придумает что-нибудь правдоподобное, так что не подкопаетесь. Она у нас хитрющая. А я, к сожалению, нет. Зато я хозяйственный.
Я спрятал руку в карман, чтобы сподручнее было залезть в Щель между Мирами, достал оттуда бутылку тёмного рома, такую пузатую, что порвал лоохи, когда её вытаскивал. Поставил на стол, сказал:
— Это почти бомборокки. На мой вкус, что-то среднее между дешёвой подделкой и так называемым «крепким капитанским», которое более-менее ничего. Гуляйте, счастливчики. Хорошей ночи. Я побежал.
А по дороге — если один-единственный шаг можно считать дорогой — я успел подумать, что счастливая пьяная Кекки, которую угораздило внезапно по уши втюриться в магию, это всё-таки очень добрый знак. Лично для меня. А мне как раз очень надо. И значит, всё будет хорошо.
* * *
— Ну наконец-то, — сказал сэр Шурф.
Он сидел в проросшей сквозь половицы траве и смотрел на меня с кротостью терпеливого убийцы, ещё полтора часа назад применившего Заклинание Призыва и уже начавшего беспокоиться, не укокошил ли его жертву кто-нибудь другой.
Одного взгляда на него было достаточно, чтобы поставить крест на своих планах. Вернее, всего на одном, но какая сейчас разница.
По идее, я должен был испытать два равновеликих по силе чувства: ярость и облегчение. Потому что, с одной стороны, у меня на пути встали обстоятельства непреодолимой силы, а с другой, даже неплохо, что они такие непреодолимые. Теперь можно не умирать никакими чужими смертями, а просто жить дальше с кристально чистой совестью: я же и правда сделал всё, что мог. А что моё «всё, что мог» в данном случае означает «вообще ни фига» — ну так ничего не попишешь. Надо уметь проигрывать. Не знаю, на кой мне сдалось это умение, но так говорят.