— У тебя удивительный талант перекладывать ответственность, — заметил я. — Ещё немного, и я бы, пожалуй, поверил, что сам во всём виноват.
— А что, было бы неплохо, — горько усмехнулась она. — Может быть тогда ты захотел бы сохранить жизнь этим пятерым людям, которых я… мы спасли.
— Но мне совсем не требуется испытывать чувство вины для того, чтобы захотеть сохранить чью-то жизнь. Это нормальное, естественное желание. Никакие дополнительные условия для его возникновения не нужны.
— Это просто слова, — сказала Айса. — Хорошие слова, не спорю. А толку-то от них.
— Ты права, никакого, — согласился я. — Поэтому хватит болтать. Мне пора бежать дальше. А ты… иди, пожалуй, домой.
— Домой? — изумлённо переспросила она.
«Макс, ты уверен?» — раздался в моей голове голос Кофы. Зато Мелифаро не стал со мной церемониться и прямо спросил: «Ты что, рехнулся?»
— Да, — ответил я вслух — всем троим сразу. И добавил, обращаясь к Айсе: — Когда в следующий раз захочешь кого-нибудь прикончить от ревности, начинай сразу с меня. Этот ваш Иллайуни, как выяснилось, меня обожает. Настолько, что обещал мне присниться и устроить весёлую вечеринку, в ходе которой мы попробуем умереть вместо ваших с Карвеном пациентов. А потом может быть даже воскреснуть, если повезёт. Правда, смертей целых пять, а нас всего двое, это, как я понял с его слов, непорядок. Магистры знают, чем всё закончится, но если останусь жив, моё предложение в силе: как только захочешь кого-нибудь убить, добро пожаловать. Я на тебя даже в полицию не заявлю.
— Так ты их спасёшь? — почти беззвучно переспросила Айса.
— Не я, а мы. И совсем не факт, что у нас получится. По кислой физиономии нашего с тобой общего знакомого я понял, что шансы невелики. Так что на твоём месте я бы не очень рассчитывал на счастливый финал.
— А можно я пойду с вами? — встрепенулась она. — Тогда нас будет трое. Я тоже могу за кого-нибудь умереть.
— Не можешь, — отрезал я. — Одного намерения исправить свою ошибку обычно недостаточно, к нему должны прилагаться определённые умения. Поэтому умирать за ваших пациентов будем мы с Иллайуни. А ты — сидеть дома и страдать по этому поводу. Ну или не страдать, как пойдёт… Извини милый. Вынужден лишить тебя этого удобного насеста.
Последние слова были обращены к Курушу, которого мне пришлось снять с Айсиных колен и пересадить на стол. Буривух тут же вспорхнул на верхнюю из книжных полок и недовольно нахохлился, но, по крайней мере, вслух браниться не стал.
Я взял Айсу под локоть, вывел её в Зал Общей Работы и проводил к выходу, чувствуя, как плавится моё лоохи под негодующими взглядами Кофы и Мелифаро. Один Нумминорих святой человек — деликатно отвернулся.
На улице я сказал:
— Не хотел говорить это при своих коллегах, но учти: в следующий раз я просто метну в тебя Смертный Шар и прикажу утратить способности к магии — любые, к любой. Раз и навсегда.
Айса посмотрела на меня с такой ненавистью, что с учётом её темперамента впору было обзаводиться личным телохранителем, прямо сейчас. Я ответил ей понимающей улыбкой. Мне даже притворяться не пришлось. На её месте я бы испытывал ровно те же чувства.
— А почему ты прямо сейчас его не метнул? — наконец спросила она.
— Потому что очень этого хотел, — честно ответил я. — Иногда я такой же мстительный гад, как ты, а это совсем не дело. Спасибо, что напомнила, к чему это всегда в итоге приводит. Хорошей ночи. Иди.
— Извините, — сказал я Кофе, вернувшись в Зал Общей Работы. — Я прибавил вам головной боли. Теперь придётся снова устанавливать постоянную слежку за этой леди, как минимум, на дюжину лет. Но ничего не поделаешь…
— Как это «ничего не поделаешь»? — взвился Мелифаро. — Мы можем выдвинуть обвинение, как минимум, по трём статьям, это любому юристу-первокурснику очевидно… Погоди, а ты вообще когда-нибудь читал Кодекс Хрембера?
— Разумеется, — невозмутимо ответствовал я. — Держу его под подушкой и читаю на ночь, а некоторые особо удачные поправки выучил наизусть, как стихи. Я высоко ценю творчество своих друзей. Дело не в том, что я не в силах придумать обвинение, а в том, что не считаю это целесообразным.
— После всего, что она натворила?!
— Даже вообразить не решаюсь, что ты имеешь в виду, когда говоришь о целесообразности, — ухмыльнулся сэр Кофа.
Я взял со стола чью-то кружку с остатками камры, допил залпом, в кои-то веки пожалев, что там не Джубатыкская пьянь. Но ничего не поделаешь, Иллайуни велел: никаких снотворных зелий. Значит обо всём, что крепче воды, тоже пока лучше забыть.
Сказал им:
— Я сегодня всю ночь веду себя очень странно. Непоследовательно и абсурдно. Сам удивляюсь, но ничего поделать не могу. Ещё пару часов назад мог бы отнести этот смертный комок — да хоть на берег моря Тысяченогов
[44]
, никогда там не был, а тут такой прекрасный повод совершить экскурсию — и закрыть вопрос. Но вместо этого мечусь, пытаясь сохранить жизнь каким-то пятерым счастливчикам, которых в глаза не видел. И вряд ли когда-нибудь увижу; впрочем, без этого удовольствия я точно обойдусь. Полночи умолял Иллайуни научить меня умирать чужой смертью, наконец кое-как уболтал, а теперь локти кусаю, что добровольно ввязался в эту авантюру. Страшно — описать не могу. Но всё равно сейчас пойду и попробую, куда я денусь. Считайте, уже одной ногой там. И из этой нелепой позиции между любовью к жизни и страхом скорой смерти все человеческие ошибки кажутся мне такой ерундой, что даже говорить не о чем, не то что наказывать. А то я сам никаких ужасов не творил. Однажды целую толпу ни в чём не повинных людей голыми руками на куски разорвал, только потому, что они мне не понравились
[45]
. И не моя заслуга, что эти бедняги оказались наваждением, я был совершенно уверен, что они настоящие. Впрочем, я и с настоящими не то чтобы всегда церемонился. А к чему в итоге пришёл — сами видите. Печальное зрелище. Но и оптимистическое. Наглядное доказательство, что из злобных молодых колдунов иногда вырастают удивительно трепетные придурки, особенно если периодически давать им — то по башке, то шанс.
— Точно рехнулся, — восхищённо констатировал Мелифаро.
У него было такое лицо, словно он внезапно захотел подарить мне свои сапоги.
Сэр Кофа отложил в сторону трубку, которую взялся было набивать. Видимо собирался сказать что-то чрезвычайно серьёзное. Возможно даже конструктивное. Но не успел. Потому что входная дверь распахнулась, и на пороге появилась леди Кекки Туотли. Идеально прямая спина, строгий взгляд, аккуратно сложенные в вежливую улыбку губы, на голове — малиновый мужской тюрбан, вышедший из моды ещё на моей памяти. В смысле, лет шесть назад. Почему-то набекрень.