Можно я побуду счастливой? - читать онлайн книгу. Автор: Мария Метлицкая cтр.№ 26

Моя младшая сестра – из сладкоежек, фанатов глюкозы. Припрятана была огромная «гостевая» двухэтажная коробка каких-то редких, роскошных шоколадных конфет. Хранилась как зеница ока, разве что надписи «Не влезай – убьет» не хватало. Мама так тщательно ее спрятала, потому что слабость дочери ей была известна. И вот какой-то большой праздник, возможно и Новый год. Накрываем чай, и мама – весьма загадочно волнующим полушепотом – обещает всех удивить. И тут сестра вдруг объявила, что ей срочно нужно делать уроки. И почему-то – в закрытой ванной. Мама вынесла коробку, в душе непонятное смятение и смутная тревога – коробка подозрительно легкая. Но, может быть, это просто показалось? Увы, чутье маму не обмануло. Коробка оказалась открыта, и над столом повис тяжелый вздох – на дне лежали три конфеты. Три. Три сестры. Или – брата. Занавес. Сестра включила воду.

– Решила помыться! – крикнула она из ванной.

Чистоплотная, значит, очень. Потом объяснила – не могла совладать с собой. Человек она деликатный, воспитанный и ненаглый. Но конфеты – это наркотик. Сестра не просто сластена, она законченный гликоман.

Жизнь ей тогда, естественно, сохранили.

Помню еще гуманитарную помощь, выдаваемую детям в начальной школе. Какие-то огромные банки с колбасным фаршем – одну на двух человек, на две семьи. Мы, родители, эти банки вспарывали, выталкивали оттуда розоватую плотную массу и «пилили» на двоих. Уносили домой счастливые. Можно на хлеб, а можно и с жареной картошкой. Или с яйцом.

Несчастными мы себя по-прежнему не чувствовали и, надо сказать, радовались всему, как дети: кофточке, помаде, сережкам из пластика.

К тому же не хлебом единым. Годы перестройки – это прежде всего мощнейший подъем культурной жизни. Сколько всего интересного было напечатано, какие интересные премьеры в театрах.

Помню, как нас потрясли опубликованные в «толстых» журналах произведения Приставкина, «Доктор Живаго» Пастернака и «Жизнь и судьба» Гроссмана. Каждый номер «Огонька» мы ждали с трепетом и караулили в киосках Союзпечати.

С ребенком тоже было охвачено все – от уголка Дурова до театра Сац, Образцова и, конечно же, МХАТа. Именно там, во МХАТе, он испытал первое потрясение – на спектакле «Синяя птица». Не говоря о загадочности и необычности сюжета, спектакль был роскошен по оформлению. На «Синей птице» мы были раза четыре. Я и сейчас не люблю минималистики в театре – хочется декораций, красивых костюмов. Словом, праздника. Считаю, что трогать классику, переиначивать ее вряд ли стоит – все равно не получится. По крайней мере, я не встречала удачного спектакля из классического репертуара, переделанного на современный лад. Может, мне не везло.

И еще появился «Взгляд». Вот это было событие, потрясение. Ни один выпуск не пропускали – всматривались в экран, ловили каждое слово. Молодые ведущие были неопытны, местами наивны, не совсем профессиональны, но так искренни и честны, наверное, это и привлекало.

Событием для меня, как и для многих, была тонкая, честная, прекрасная программа «После полуночи», которую вел интеллигентный, образованный и обаятельный Владимир Молчанов – таких ведущих у нас еще не было.

В конце 80-х случился и такой «сюрприз» – вечером позвонила взволнованная мама:

– Папаша твой объявился!

Как, что? Последняя встреча – та, давняя, на катке, еще на Соколе. Всё.

Мама объяснила – он в Москве, в гостинице, в командировке. Она, разумеется, дала мой телефон, но сомневается, что он позвонит – очень робеет.

– Ну, тогда позвоню сама! – решительно объявила я.

Набрала номер, на том конце провода тут же взяли трубку.

– Владислав Алексеевич? – осведомилась я. – Ну а я – ваша дочь!

В ответ – молчание, растерянность, удивление. Наконец он справился, откашлялся, мы начали говорить.

Он решительно заявил, что прямо сейчас выезжает ко мне. Приехал часа через полтора, время было позднее, к одиннадцати.

Вошел крупный, импозантный и фактурный мужчина, увешанный свертками и пакетами: взял то, что было в буфете, смущенно объяснил он.

Вижу, как мы с ним похожи, как у нас много общего – абрис скул, рот, разрез глаз. Сели на кухне, смотрим друг на друга, изучаем, молчим. Но – молчим не тягостно, нет. Просто волнуемся.

Я поняла, что ему тяжелее, чем мне, и начала разговор, сразу сказав, что незачем вспоминать то, что было давно. Знаю, что он ни в чем не виноват, ушла от него моя мама. Видеться не запрещала, но предупредила, что отцом я называю другого человека, ее второго мужа. И знать правду мне – до поры – ни к чему. Обид на него я не держу – девочка выросла, так что многое понимает. Он выдохнул, расслабился, и – потек разговор. Весь вечер отец держал меня за руку. Потом приехал еще раз, познакомился с моим сыном, своим единственным внуком, снова привез кучу подарков. Рассказал, что женат, у него дочь, так что все сложилось неплохо.

– А твоя дочь, – уточнила я, – про меня знает?

Тут он очень смутился:

– Нет, решили скрыть. Девочка тонкая, очень чувствительная, страшно ревнивая.

Я удивилась:

– Девочка? Да девочке этой уже двадцать два! Я в двадцать два была матерью и женой!

Ну, да ладно, не мое дело. Уж как есть.

Отец уехал, но мы часто созванивались – я звонила ему на работу. Что-то я присылала ему, что-то он – поздравлял с днем рождения и внука, и меня. Я была счастлива, что мы стали общаться! Мне нравилось произносить слово «отец» – «отец позвонил», «отец написал», «отец поздравил».

Однако примерно через полтора года звонки прекратились. Секретарша его терпеливо объясняла, что Владислав Алексеевич занят, вышел или болеет. Я, ничего не понимая, настойчиво просила ему передать – привет, пожелания поскорее поправиться, просьбу перезвонить. Ничего. Больше он не позвонил мне – ни разу! И я тоже звонить перестала. Почему? Что случилось? Что могло произойти? Недовольство жены? Ревность дочери? Просто решил, что все это – лишние хлопоты? Не понимаю! Не понимаю до сей поры.

Когда случился кошмар в Донбассе, я нашла в соцсетях его дочь, свою, так сказать, сестру, написала ей, объяснила, кто я. Попросила не судить строго отца – у всех своя жизнь и своя история. Написала, для чего я ее нашла – чтобы предложить свою помощь. Мне-то от них ничего не надо! А вот я могу им помочь. У меня большой дом, всем места хватит.

Письмо мое было – мне кажется – трогательным, проникновенным и искренним. И – тишина! Как говорят, ни привета, ни ответа. Удивлению моему не было предела – ладно, помощь моя им не нужна. Может, просто не нужна, а может быть – гордые. Хотя какая тут гордость, когда земля под ногами горит. Можно ведь просто ответить – даже сухо и коротко. Разве плохо иметь еще одного, пусть пока родного только по крови, человека в нашем суровом и неласковом мире? Не знаю. Я бы – ответила и была бы счастлива – наверное, так… Мы с сестрой не встретились и не обнялись. А жаль!