Ва-Банк - читать онлайн книгу. Автор: Анри Шарьер cтр.№ 88

«Несмотря на серьезные сомнения в том, что установлена личность настоящего Папийона, которому приписывается убийство Ролана Леграна в мартовскую ночь на Монмартре, суд присяжных департамента Сена приговорил Шарьера.

В начале вчерашнего слушания свидетель Гольдштейн, на чьих заявлениях полностью строится обвинение, продолжал давать показания. Свидетель, который находился в постоянном контакте с полицией – а, по словам инспектора Мэйзо, таких встреч с момента трагедии было больше сотни, – сделал три заявления, причем каждое последующее было серьезнее предыдущего. Ясно, что данный свидетель является верным помощником криминальной полиции.

Когда он высказывает свои обвинения, Шарьер внимательно его слушает. Когда он заканчивает последнее, Шарьер восклицает:

– Не понимаю, я не понимаю этого Гольдштейна! Я не сделал ему ничего плохого, но он приходит в суд и изливает подобные потоки лжи с единственной целью – отправить меня на каторгу!

Вызывается инспектор Мэйзо. На этот раз он заявляет, что Гольдштейн дает показания без всякой подсказки. Это замечание вызывает кое у кого скептическую улыбку.

Прокурор Сирами в своем бессвязном выступлении констатирует, что на Монмартре много Папийонов, как и по всей стране. Однако он настаивает на осуждении, хотя не уточняет тяжести наказания, оставляя это на усмотрение присяжных.

Мэтр Готра, гражданский истец, насмешил всех, назвав каторгу школой „нравственного совершенствования“, и потребовал отправить туда Шарьера ему же во благо, чтобы там из него сделали „честного человека“.

Адвокаты – мэтр Беффе и Раймон Юбер – настаивают на оправдании своего подзащитного, поскольку тот факт, что полиции не удалось найти Роже Корсиканца, по прозвищу Папийон, вовсе не означает, что виновен Шарьер, имеющий такое же прозвище.

Но присяжные после длительного совещания возвращаются в зал суда с вердиктом „виновен“, и суд приговаривает Анри Шарьера к пожизненным каторжным работам с возмещением ущерба в один франк пострадавшей стороне».

В течение многих лет я задавал себе вопрос: почему полиция с таким остервенением набросилась на двадцатитрехлетнего мелкого уголовника, которого она сама же называла одним из лучших своих помощников? Я нашел единственный логичный ответ: она прикрывала кого-то другого – настоящего осведомителя.

* * *

На следующий день светило солнце, и я снова пришел на Монмартр. Вот он, мой квартал между улицей Толозе и улицей Дюрантен, вот рынок на улице Лепик. Но где же столь милые мне рожи?

Я вошел в дом двадцать шесть по улице Толозе, чтобы повидать консьержку, притворяясь, будто кого-то ищу. Моя консьержка была добродушной толстухой с ужасной, поросшей волосами родинкой на щеке. Она исчезла. Ее место занимала бретонка. Я был настолько раздосадован, что не стал даже спрашивать, видела ли она большую волосатую родинку, когда приехала сюда.

Нет, Монмартр моей юности не украли, все было на своем месте, но все изменилось. Молочная лавка стала прачечной-автоматом, угловой бар – аптекой, фруктовый магазин – магазином самообслуживания. Ну и ну, это уж слишком!

Бар «Бандеве» на пересечении улиц Толозе и Дюрантен – место встречи девушек из почтового отделения на площади Аббатис, забегавших сюда пропустить стаканчик черносмородинной наливки. И мы, бывало, тут как тут. Чтобы их подзавести, подходим с самым серьезным видом и начинаем выговаривать, что вот-де смачиваете горлышко, в то время как бедные мужья вкалывают на работе. Да, бар никуда не подевался, но стойка уже с другой стороны, и два стола, какого-то хрена, не на своем месте. Более того, хозяйка-негритянка из Алжира, а посетители – арабы, испанцы или португальцы. Куда же мог деться прежний хозяин, выходец из Оверни?

Я поднялся вверх по ступенькам, ведущим от улицы Толозе к Мулен-де-ла-Галет. Перила, по крайней мере, не поменяли, они по-прежнему резко обрываются. Тут я как-то помог подняться на ноги одному бедному старикашке, который, не заметив, как под рукой исчезли перила, полетел вниз и прочертил носом землю. Я погладил их рукой и снова перед глазами возникла та сценка, и я услышал голос старичка, рассыпавшегося в благодарностях: «Молодой человек, вы очень любезны и хорошо воспитаны, с чем я вас поздравляю и благодарю». Эта простая фраза настолько меня тронула, что я не знал, как мне изловчиться и незаметно для старика поднять наган, выпавший из кармана, когда я наклонился ему помочь. Мне не хотелось, чтобы он увидел, что молодой человек может быть не таким милым, каким кажется.

Да, мой Монмартр пока здесь, его у меня не украли, просто украли людей, дружеские лица и улыбки тех, кто мне говорил когда-то: «Привет, Папийон, как дела?» И от этого страшно защемило сердце.

Наступил вечер. Я вошел в какой-то крутой бар. Среди пожилых посетителей выбрал самого старого и спросил его:

– Прости, знаешь такого-то?

– Да.

– А где он?

– Здесь.

– А такого?

– Умер.

– А такого?

– Не знаю. Но, извини, ты задаешь много вопросов. Ты кто?

Он нарочно повысил голос, чтобы привлечь внимание других. На всякий случай. А то пришел тут какой-то тип в мужской бар, совершенно один, и не представился. Непонятно, чего он хочет.

– Меня зовут Анри, я из Авиньона, а приехал из Колумбии. Поэтому вы меня и не знаете, до свидания.

Я не стал задерживаться и быстро ушел, торопясь сесть на поезд, чтобы переночевать за пределами департамента Сена. Все эти меры предосторожности я принимал ради того, чтобы ни в коем случае не услышать, что мое пребывание здесь запрещено.

Но все-таки я был в Париже! Я ходил танцевать на маленьких площадках вокруг площади Бастилии. Сдвигал шляпу на затылок, снимал галстук. Рискнул даже предложить одной крошке пройтись со мной в танце, как делал это в двадцать лет. Мы вальсировали под звуки аккордеона, как это бывало в дни молодости. На вопрос моей цыпочки, чем занимаюсь, я ответил, что содержу притон в провинции, после чего она уже смотрела на меня с большим уважением.

Я пообедал в ресторане «Куполь». Явившись из другого мира, я наивно поинтересовался у официанта, по-прежнему ли здесь играют в петанк на крыше-террасе. Гарсон служил в этом заведении уже четверть века, но даже его мой вопрос привел в недоумение.

И в «Ротонде» я тщетно пытался отыскать уголок художника Фуджиты, [35] напрасно обводил взглядом мебель, расстановку столов, бар в надежде встретиться с предметами прошлого. С отвращением и неудовольствием я заметил, что все перевернуто с ног на голову, разрушено то, что я знал и любил. Не в силах это вынести, я резко поднялся из-за стола и направился к выходу, забыв даже заплатить. Уже у входа в метро на станции «Вавен» меня догнал официант и грубо схватил за руку. Очевидно, во Франции забыли о хороших манерах. Он орал мне прямо в лицо, требовал немедленно оплатить счет, иначе грозил позвать полицейского. Разумеется, я расплатился, но дал ему такие жалкие чаевые, что он, уходя, бросил их мне обратно: