– Ты о чем?
– Можно ли творить зло ради благих целей?
Гамаш снял очки.
– Продолжай, – сказал он и приготовился слушать, не спуская с инспектора своих спокойных карих глаз.
– Ну, например, убийство, – начал Бовуар. – Убийство – зло. Но если побудительный мотив правильный?
– Оправданное убийство, – кивнул Гамаш. – Довольно шаткая защита.
– Вы считаете, убийство нельзя оправдать?
– Почему ты спрашиваешь?
Бовуар ответил не сразу:
– Что-то здесь пошло не так. Монастырь разваливается на части. Взрывается. Предположим, это вина приора. И тогда…
– Его убивают, чтобы спасти сообщество? – подхватил Гамаш.
– Ну да.
Они оба знали, что такой аргумент неприемлем. Его приводят многие сумасшедшие: мол, убийство было совершено ради «высшего блага».
Но можно ли его оправдать?
Гамаш и сам размышлял об этом. Что, если приор стал единственным порченым яблоком, которое заражало гнилью здешнее мирное сообщество, по одному монаху зараз?
Людей на войне убивают постоянно. Если в Сен-Жильбере шла тихая, но опустошительная война, то один из монахов мог убедить себя в том, что имеется лишь один способ покончить с этим. Пока весь монастырь не сгнил изнутри.
Изгнать приора нельзя. Он не совершил никаких преступлений.
Вот в чем беда с червивыми яблоками – в их коварстве. Они гниют медленно. Снаружи все кажется превосходным. Пока гниение не переходит на другие яблоки. А тогда исправлять положение уже поздно.
– Возможно, – сказал Гамаш. – Но возможно также, что гнилое яблоко все еще здесь.
– Убийца?
– Или тот, кто нашептывал убийце на ухо. – Он откинулся на спинку стула. – «Неужели никто не избавит меня от этого мятежного попа?»
– Вы думаете, так и нашептывали? – спросил Бовуар. – Слишком уж напыщенно. Я бы, наверное, сказал: «Когда же он наконец сдохнет?»
Гамаш рассмеялся:
– Я бы на твоем месте запатентовал эту фразочку.
– Неплохая мысль. Есть много людей, которым я бы ее послал.
– «Неужели никто не избавит меня от этого мятежного попа?» – повторил Гамаш. – Слова, которые Генрих Второй сказал своим рыцарям, имея в виду Томаса Бекета.
– Вы считаете, что мне сразу все стало ясно?
Гамаш ухмыльнулся:
– Не расстраивайся, юноша. Эта история закончилась убийством.
– Так бы сразу и сказали.
– Убийством, совершенным почти девятьсот лет назад, – продолжил шеф. – В Англии.
– Я уже заснул.
– Король Генрих возвысил своего доброго друга Томаса до архиепископа, полагая, что таким образом сможет получить контроль над церковью. Но произошло противоположное.
Бовуар невольно подался вперед.
– Короля беспокоила высокая преступность в Англии. Он хотел принять решительные меры против преступников…
Бовуар кивал, слушая Гамаша. Он принял сторону короля.
– …но чувствовал, что все его усилия сводятся на нет церковью, проявляющей слишком большую снисходительность к преступникам.
– И тогда король…
– Генрих, – напомнил Гамаш.
– Генрих. Он увидел шанс реализовать свой замысел и назначил своего друга Томаса архиепископом. Что же пошло не так?
– Ну, прежде всего, Томас не хотел архиепископства. Он даже написал Генриху, что если примет его предложение, то их дружба обернется враждой.
– И оказался прав.
Гамаш кивнул:
– Король выпустил закон, согласно которому любой, кто будет признан виновным в церковном суде, будет наказан судом королевским. Томас отказался его подписать.
– Поэтому его убили?
– Не сразу. Через шесть лет, а пока враждебность нарастала с каждым днем. Но в один прекрасный день король Генрих произнес эти слова, и четыре рыцаря восприняли их как приказ.
– И что тогда случилось?
– Они убили архиепископа. В Кентерберийском соборе. Убийство в соборе.
Бовуар попытался вспомнить фразу:
– «Неужели никто не избавит…»
– «…меня от этого мятежного попа?» – закончил Гамаш.
– Вы думаете, настоятель сказал что-то подобное, а кто-то из монахов воспринял его слова как приказ?
– Может быть. В таком месте настоятелю, вероятно, и произносить ничего не требовалось. Достаточно одного взгляда. Поднятой брови. Гримасы.
– А что случилось после смерти архиепископа?
– Его канонизировали.
Бовуар рассмеялся:
– Наверное, король сильно разозлился.
Гамаш улыбнулся:
– Генрих остаток жизни каялся, говорил, что не хотел смерти архиепископа.
– Думаете, не врал?
– Я думаю, легко говорить так постфактум.
– Значит, вы предполагаете, что настоятель мог сказать что-то в таком роде и один из монахов убил приора?
– Не исключено.
– И отец Филипп, зная о том, что случилось, меняет тактику и делает нечто неожиданное. Назначает одного из сторонников приора главой хора. – Бовуар сделал вывод из сказанного: – Больная совесть?
– Раскаяние? Желание загладить вину? – Гамаш нахмурился. – Вполне вероятно.
Он подумал, что иногда очень трудно понять, почему эти монахи поступили так, а не иначе. Они были не похожи на всех, кого он знал и с кем сталкивался в процессе расследования.
Но в конечном счете он был вынужден признать, что они всего лишь люди. И у них те же самые мотивы, что и у других, только спрятанные под черными мантиями и ангельскими голосами. И под молчанием.
– Настоятель отрицает, что монастырь расколот, – сказал Гамаш, откидываясь на спинку стула и переплетая пальцы.
– Ух ты! – Бовуар покачал головой. – Есть масса вещей, в которые эти монахи верят без всяких свидетельств. Но дайте им доказательство чего-нибудь, и они ни за что не поверят. Раскол слишком очевиден. Половина хочет записать новые песнопения, половина – нет. Половина хочет, чтобы обет молчания был снят, другая – нет.
– Я не уверен, что они делятся пополам, – сказал Гамаш. – Полагаю, баланс изменился в пользу приора.
– И поэтому его убили.
– Вполне возможно.
Бовуар поразмыслил над словами шефа.
– Значит, настоятель как бы запудрил им мозги. Брат Антуан назвал его испуганным стариком. Вы думаете, он и убил брата Матье?
– Честно говоря, не знаю. Но если отец Филипп испытывает страх, то он здесь не единственный, – сказал Гамаш. – Я думаю, большинство из них боится.