Вавилон. Расцвет и гибель города Чудес - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Веллард cтр.№ 11

Но, несмотря на такую ощутимую финансовую поддержку (в 1846 г. Лэйярд на раскопки Нимруда получил всего 150 долларов), Бэнксу не удалось воплотить задуманное и раскопать Ур. На протяжении целых трех лет он даже не мог воткнуть лопату в землю Месопотамии, потому что все это время провел в Константинополе, ожидая фирмана (разрешения султана), который позволил бы ему приступить к работе. Его повествование о тяготах и испытаниях является одним из самых необычных и увлекательных литературных произведений, посвященных археологии.

В нем перед нами предстает молодой американец, убедивший президента Мак-Кинли назначить его консулом в Багдаде; он предполагает, что благодаря дипломатическим привилегиям ему позволят посетить развалины Вавилона и раскопать холмы древних городов. Но Бэнкс еще не знал или не понимал, что ему придется столкнуться с настолько ужасной бюрократической системой, что ее изощренность не поддается никакому описанию. Он и представить себе не мог, что в Оттоманской империи добиваются благоволения или получают разрешение совсем не так, как в Вашингтоне; к его величайшему удивлению, оказалось, что ему запрещено не только производить раскопки, но и посещать исторические места. Он не только не получил дозволение раскапывать Ур через две недели после приезда, как предполагалось, но и три года спустя все еще ждал фирман, разрешающий вообще что-то раскапывать в Месопотамии.

Правда, все эти трудности он преодолевал с изрядным чувством юмора и стойкостью духа, ибо прибыл в Багдад, имея великие надежды и благословение таких влиятельных и богатых соотечественников, как президент Чикагского университета У.Р. Харпер, епископ Поттер, Исидор Страус и Джордж Фостер Пибоди, исполняющий обязанности казначея Фонда экспедиции в Ур. Спонсоры Бэнкса были настолько воодушевлены и уверены в успехе, что перед его отъездом из Соединенных Штатов устроили прощальный обед, на котором карточки гостей были написаны «на языке Навуходоносора», хлеб был испечен в виде вавилонских кирпичей, через огромный поднос с мороженым цвета песков пустыни шли ледяные верблюды, торт в виде Вавилонской башни содержал в себе подарки («древности от Тиффани») для гостей. Бедный Бэнкс смертельно обиделся, когда собравшиеся подняли бокалы за успех экспедиции, а официант забыл подать ему бокал. «Неужели это предвещает провал?» – спросил он. Оказалось, что так оно и вышло.

Но, несмотря на дурное предзнаменование, Бэнкс прибыл в Константинополь 15 января 1900 г., не испытывая ни малейших сомнений по поводу того, что через неделю-другую получит необходимое разрешение. Прошение о выдаче фирмана было подано президентом Чикагского университета Харпером за шесть месяцев до того, в июле 1899 г. Конечно же оно было положено под сукно и затерялось в канцелярии министерства общественных предписаний; можно даже предположить, что оно до сих пор пылится в одном из турецких архивов. Тем временем Бэнкс с помощью сотрудников посольства начал обивать пороги различных министерств, приглашать на обеды разных чиновников и даже изучать турецкий язык, чтобы общаться с ними лично. Все они были очень любезны и давали понять, что дело разрешится в ближайшем будущем; но при этом совершенно ничего не происходило. В действительности же с американцем обращались так, как традиционно было принято обращаться с богатыми, но нежелательными иностранцами. И хотя на протяжении десяти месяцев после приезда в Константинополь Бэнкс почти каждый день проводил в том или ином министерстве, ему наконец сообщили, что разрешение проводить раскопки в Мукайяре (Уре) выдано не будет, поскольку этот холм считается частной собственностью. Затем, когда оказалось, что это государственная собственность, в разрешении Бэнксу отказали на том основании, что в регионе неспокойно из-за местных разбойников.

Бэнкс воспринял поражение после почти целого года труда с надлежащей выдержкой и тут же подал прошение о разрешении на раскопки в Бирс-Нимруде, на месте предполагаемой Вавилонской башни. Но оказалось, что он опоздал, и это право было предоставлено доктору Кольдевею, под чьим руководством немецкая экспедиция уже вела раскопки в Вавилоне. Бэнкс не терял ни минуты: узнав о невозможности раскопок в Бирсе, он на следующий же день подал прошение о разрешении на раскопки в Телль-Ибрагиме, на месте библейской Куты. В течение какого-то времени казалось, что дело быстро продвигается – особенно после того, как американцы согласились купить холм, а после окончания работ подарить его Константинопольскому музею. Но через семь месяцев выяснилось, что именно на этом холме находится одна из многочисленных могил мусульманского пророка Ибрагима (Авраама), и такое священное место конечно же трогать нельзя. Бэнкс пытался преодолевать эти и другие подобные трудности, все глубже запуская руку в фонд экспедиции, раздавая чиновникам то, что называл «обычным красноречивым бакшишем». И что же? Довольно скоро ему наконец-то был выдан фирман на право производить раскопки в Тель-Ибрагиме; несостоявшийся археолог едва мог поверить такой удаче. Но лучше бы он вовсе ни во что не верил, так как спустя пару недель получил другое официальное послание Блистательной Порты, в котором сообщалось, что была допущена прискорбная ошибка и что документ предназначался другому лицу, а вовсе не ему, доктору Эдгару Дж. Бэнксу. Американец не согласился с этим объяснением, и тогда турецкие власти запустили весь процесс по новому кругу, с привлечением все тех же аргументов: частная собственность, священные могилы и т. д.

Бэнксу пришлось оставить мечты о Тель-Ибрагиме, Бирс-Нимруде и Уре. Он сообщает, что комитет в Америке был «совершенно разочарован» и посоветовал ему возвращаться домой. Но, не желая сдаваться, он отказался от жалованья и устроился преподавателем в Роберт-колледже, американской школе Константинополя. Он тоже начал все сначала, подав прошение об очередном фирмане, на этот раз с целью раскопок в месте под названием Бисмая. Эти развалины находились так далеко в пустыне, что никто даже не потрудился прокопать там пробные траншеи. Прошло два с половиной года после приезда Бэнкса в Константинополь, и в этот критический момент он получил телеграмму из Филадельфии: «Комитет Ура распущен, фонды распределены, отзовите прошение».

Казалось бы, это конец всех надежд для человека, который потратил столько времени, усилий и все личные сбережения, пытаясь воплотить в жизнь свои честолюбивые замыслы. Но только не для доктора Бэнкса. Атмосфера Константинополя уже оказала на него свое влияние; здесь он стал профессором в Роберт-колледже и сотрудником американского представительства. «Любой, кто прожил немного на берегах Босфора, – пишет он, – всегда мечтает вернуться сюда, так как, несмотря на грязь и постоянные опасности, несмотря на свое полуварварство, Восток обладает неотразимым очарованием». Бэнкс вспоминает, что имел обыкновение посещать «общительного англичанина» мистера Фрэнка Калверта, владевшего землей, на которой находились развалины гомеровской Трои, и который «раскапывал для нашего развлечения древнюю троянскую могилу и дарил нам ее содержимое». Времена любителей-археологов и искателей сокровищ еще не окончательно миновали.

Бэнксу еще предстояло увидеть улыбку судьбы, причем основную роль в этом сыграл тот факт, что правительство Соединенных Штатов решило использовать на Ближнем Востоке опыт «дипломатии канонерок», который так успешно проявил себя в Северной Африке. Когда распространились слухи о том, что Мегельсон, американский вице-консул в Бейруте, был убит в своем экипаже на главной улице, общественность на его родине (в основном наиболее шовинистически настроенные конгрессмены и газеты) потребовала немедленного возмездия. Эскадре американского флота, возглавляемой флагманом «Бруклин» под командованием адмирала Колтона, было приказано занять боевые позиции в восточной части Средиземного моря. Позже оказалось, что слухи о смерти Мегельсона сильно преувеличены, и, излагая это событие, Бэнкс справедливо замечает, что ситуация оказалась весьма неприятной для министерства иностранных дел и в особенности для адмирала Колтона, после того как он прибыл в Бейрут, на который уже были нацелены пушки его кораблей. Но еще более неприятной она оказалась для турецкого правительства, которому никак не хотелось вступать в войну с Соединенными Штатами. Все заинтересованные стороны, казалось, пребывали в замешательстве и не знали, как быть дальше, – за исключением самого мистера Мегельсона, «который деловито собирал для своего альбома газетные вырезки о собственном убийстве». Вашингтон, не желая признаваться в том, что готов был развязать войну на основании каких-то досужих вымыслов, сделал горделивое заявление, объявляющее присутствие своих боевых кораблей в Восточном Средиземноморье знаком мира и доброй воли. Таков был апогей американской дипломатии.